– Ты чего это? – Спросонья, недоуменно спросил он.
– Извини княже, что разбудила, и извини, что на шкуру сбросила. Ну, да и ты не промах. Ишь узрел и схватил сразу же. Не удивляйся и не возражай, не нам с тобой судить рядить, что надобно. Велено мне с тобой в дружине идти, в платье отроческом. Назовешь меня сыном боярским Малком из Плещеевска, и сделаешь хоть стольником, хоть спальником, хоть стремянным, но при себе. Волосы я подрежу по-мальчишески, хотя жаль, – Она искренне вздохнула и тут же рукой, как бы отмахнулась от этой мысли, – Встретимся завтра с утра, я к тебе подъеду с челядью. Все. Пора и честь знать. Мне собираться в дальний путь, тебе отдохнуть от сего дня, небось, полна голова видениями. Да на дворе уже солнышко за гору почти спряталось, а тебе еще из лесу до города добираться. До встречи, княже, – она опять улыбнулась и почти вытолкнула его из шалаша навстречу старцам, что привели его сюда утром.
Волхвы обступили Андрея и тем же путем через болота вывели его на опушку дубравы, где поцеловали его в лоб, повесили ему на шею оберег из медвежьих когтей, отступили в чащу и, как будто сами превратились в вековые дубы. Вечерело, с каждой минутой солнце скрывалось за горкой все больше и больше, и он направился скорым шагом к воротам терема, пока совсем не стемнело, и его не хватился дядька Данила. А то, того и гляди, начнется переполох.
Пора к трапезе, да на боковую, подумал он, завтра новый день и новые встречи, вспомнил Малку и улыбнулся, от души, от сердца. Затем уверенно твердой рукой стукнул в закрытые ворота. Хозяин пришел! Открывай!
Все под одним Богом ходим, хоть и не в одного веруем. Вера состоит в том, что мы верим всему, чего не видим; а наградой за веру является возможность увидеть то, во что мы верим.
Августин
Суета на дворе началась с раннего утра, с уверенного стука в тесовые ворота. Не знамо, откуда и по какой надобности на двор явился боярский сын Малк, аж из удельного Андреева Плещеевска. Встречать его вышел сам дядька Данила, как будто что-то толкнуло старика изнутри, пойти поглядеть. Отрок лет четырнадцати, правда, щупленький и тоненький, а посему выглядящий моложе, сидел на вороном коне, впору царскому конюшему на таком гарцевать, в окружении четырех слуг. Таких же отроков, как и он, может на год, на два постарше, закованных в брони с накинутыми на них плащами. Бархатный светло-зеленый кафтан на всаднике был туго перетянут темно-зеленым наборным поясом с золотыми нитями, на котором в сафьяновых ножнах висела кривая половецкая сабля. Такого же цвета сафьяновые сапоги крепко стояли в золоченых стременах. Из-под лихо заломленной шапки с перышком неизвестной пестрой птицы выбивались непокорные золотые кудри, вольно падавшие на изумрудный шелковый плащ. Конь под хозяином нервно перебирал точеными ногами, но уверенная рука жестко натягивала поводья, не давая ему пуститься в пляс.
