Сама же Софья правила по царски, стараясь привести Русь хотя бы к тому плетню, от которого она ушла еще при последних Рюриковичах, до Смуты. Первым делом властная управительница скрутила в бараний рог сторонников старого благочестия. Тех, кто хотел государство обротать в старые веры и обряды.
– Раскола в государстве моем не допущу! Все здесь будет, так, как государи говорят! Как сказали, так и свято! А вы все раскольники и пустосвяты! А ты главный Пустосвят! – кинула она в лицо их главарю Никите перед казнью, – Вот так и объявите всем, что казнится, казнью Никита Пустосвят, за свой раскол!
Кого били кнутом, кто сам взошел на костер очистительный. Окончательно добили скоморохов, сожгли балаганы и даже Комедийную хоромину, что стояла в Преображенском, самим царем Алексеем поставлена, разломали. Ловили ведунов и волхвов, но те ушли, затаились, как в тумане растаяли. Знахарок и ведуний не тронули, побоялись народ будоражить. Наведя порядок в дому, Софья оборотилась к соседям. Перво-наперво заключила мир с Польшей, которая изнывала под ударами Блистательной Порты, носившей ныне имя Турция. Союз Польши с Венецианской республикой и немецкими князьями толку не дал, и Речь Посполитая упала в руки Софье как перезревшее яблоко. За обещание прижать крымцев, союзников Стамбула, она оттяпала у гордой шляхты Киев и Смоленск, а вместе с ними и всю Левобережную Малороссию. Голицын, откупаясь за свое участие в стрелецком бунте, дважды водил стрелецкие полки в Крым, но вот ничего не добился. Правда кто ж его знал, чего он вообще их водил, и какого рожна добивался. В первом походе – ни с того, ни с сего заполыхала степь. Обвинили казачьего гетмана Сагайдачного, да и отняли у него булаву и бунчук, отдав его Мазепе. Как только отдали, так и повернули домой. Лефорт, сопровождавший друга своего Голицына, хитро хмыкнул в кружевной манжет, про себя сказал.
– Уж не затем ли воевода и ходил, что казакам на плечи своего прикормленного голову насадить, а крымчане так, для отвода глаз, – однако вслух свои догадки не высказал, – Слово серебро – молчанье золото, – вспомнил еще Данилову присказку.
Во второй поход ни шатко, ни валко дотопали стрельцы до Перекопа, и, кажись, сами удивившись своей расторопности и ходкости, встали. Крымцы уже начали готовить откупные дары, но Голицын встал намертво, будто перед ним не земляной вал, чуть повыше плетня, а стена до небес. Протоптавшись так до осени, войско повернулось и ушло. Софья наградила воеводу обильно. И то, польской шляхте угодил, венецианцам оружием побрякал и с крымцами не рассорил, а с ними еще жить и жить бок о бок не один год. Как не наградить? Орел, да еще и с умом, не то, что дружок его убиенный Хованский.
