– Мы будем ужинать! – грубо пробасил один из конвоиров. – Все, что после нас останется, делите на… трудодни.
Он раскатисто рассмеялся, довольный своей шуткой. Заулыбались и остальные. Потом конвоир, не принявший шутки своего собрата, предупредил со строгим лицом подавшихся к выходу мужчин:
– Если не вернется хотя бы один, мы расстреляем всех. – Помолчав немного, добавил: – Всю коммунию!
Мария не видела, как ото всех усадеб, кроме одной, самой большой, потянулись к овечьему загону крестьяне с мешками и ведрами, а из большой выехала подвода и остановилась на краю поля, на котором колосился овес, оплетенный зеленым горохом. С подводы спрыгнул кряжистый мужчина и принялся косить по краю поля и бросать в бричку охапки зеленого гороха с овсом – Мария не видела ничего этого, сидела, уткнувшись лицом в колени, и думала свою горькую тягучую думу. То ей виделся холмик из тухлой хвои с трухлявой сосновой шишкой наверху, словно специально туда положенной, то старинный буфет в доме Залгалисов, а возле него Витя с Жеником; то она слышала почти беззвучный плач Галинки, то слова Паулы: «Не волнуйся, Мария. Я пригляжу за детьми», – то последние слова Андрея: «Как все это, Маня, не ко времени…» Все, что происходило в овечьем вагоне, Мария не воспринимала. Из этого оцепенения вывели ее негромкие слова.
– Русской дайте. Русской.
Она почувствовала на своем плече чью-то руку, подняла голову и увидела, что ей подают ломтик хлеба с кусочком домашней колбасы и ведро с несколькими глотками молока на дне. Спазмы сдавили горло, она судорожно сглотнула слюну, вдруг наполнившую пересохший рот, взяла хлеб, откусила немного и заплакала. Долго горестно всхлипывала и, только успокоившись немного, принялась за еду.
Съев хлеб с колбасой и выпив молоко, Мария почувствовала нестерпимый голод и обрадовалась, когда к загону подъехала бричка, и овес с горохом полетели через изгородь. Один пучок упал совсем недалеко, Мария хотела подняться, чтобы оторвать стручки от плетей гороха, но снова услышала: «Русской дайте», – и увидела, как из пригоршни в пригоршню передают для нее зеленые пухлые стручки.
– Спасибо, добрые люди! Спасибо, друзья! – порывисто поблагодарила Мария по-латышски, и многие с удивлением на нее посмотрели.
– Ты кто, наша? – спросила пожилая женщина с узловатыми пальцами. – Латышка?
– Нет. Русская.
– Жена командира?
– Да. Пограничника.
– Тише вы! – одернул их кто-то. – Услышат.
– Они и так знают, кто мы, – спокойно проговорил бородатый мужчина. – Мы – не айзсарги. Пощады все равно не жди. Таись не таись.
