Всего несколько минут длился рукопашный бой, и овраг очистился от фашистских солдат. Грузовики остались у пограничников.
– Немедленно увести их в лес, – приказал Хохлачев. – Скорей!
Сам опустился, тяжело дыша, на траву рядом с Андреем.
Но можно было и не спешить: немцы почему-то не стали обстреливать овраг из орудий и минометов. Это удивило и обрадовало пограничников. Хохлачев приказал подправить огневые позиции, вырыть новые огневые точки для пулеметов. Убитых похоронить в братской могиле.
Перед рассветом работу прекратили и, привалившись к стенкам окопов, расслабились, закурили…
Четвертый день Мария плелась в колонне таких же грязных, обессиленных от голода людей, ничего не воспринимая, ничего не чувствуя. Она так похудела, что платье болталось на ней, как мешок, надетый на доску. Второй день во рту у нее не было ни крошки, но она не хотела ни есть, ни пить. Ей беспрестанно слышался едва уловимый плач дочери, обессилевшей от голода; ей виделось дерево, возле которого двое мужчин разгребли прелую хвою и трухлявые сосновые шишки, чтобы положить в неглубокую ямку мертвую Галинку; они, прикрыв лицо малютке одеяльцем, засыпали ее той самой прелой хвоей и трухлявыми шишками. Мария кинулась было к холмику, но мужчины удержали ее, и когда конвоиры, два откормленных эсэсовца и несколько айзсаргов начали прикладами поднимать сидевших в изнеможении пленников, кто-то помог подняться и Марии, затем втиснул ее в толпу. Кто это сделал, она даже не заметила, все время поворачивала голову назад, пытаясь вырваться из жестких рук мужчин, которые вели ее, держа под руки. Молчали. Боялись поплатиться за разговоры смертью. Да и не думали, что она может понять по-латышски.
Вечером их втолкнули в загон для овец. Овец в нем, похоже, давно не держали, судя по тому, что толстый слой навоза пересох и затвердел, став как камень, только запах, едкий и дурманящий, сохранился.
– Как скотину загнали, – грустно сказала стоявшая возле Марии пожилая женщина с обветренным, в сетке морщин лицом и припухлыми в суставах пальцами, какие бывают у рыбаков. – Говорила мужу, не бери землю кулака. Не послушал. Теперь вот…
– Молчать! – закричал конвоир. – Я не люблю повторять приказы!
Женщина, тяжело вздохнув, опустилась на жесткий навоз и дернула за руку Марию, указав ей место рядом с собой. Мария села, поджав ноги, и уткнулась лицом в колени. Она не слышала, как конвоиры приказали троим мужчинам пойти в усадьбу, стоявшую недалеко, среди зеленых кукурузных и начавших цвести пшеничных полей и попросить еду.
