В одну из таких встреч старец завел разговор о Вселенной, о созвездиях, о вечном движении звезд и о музыке их танцев на небесах.
– Дорогой Бронислав, – старец называл его так, когда беседовал о душе. Когда же они говорили о политике, он высокопарно называл его Антоний, – Вы слышите, как шепчут звезды?
– Я слышу, как они поют, когда танцуют, – попытался отшутиться юноша.
– О, если бы вы услышали, как они поют, вы бы оглохли, Бронислав. Мы можем слышать только шепот звезд. Матушка природа, спасая наши уши и наш мозг, не дает нам слышать музыку небес, – голос его был серьезен.
В этот раз они долго проговорили о музыке. В последующие несколько недель старец рассказал собеседнику про музыку сфер и про умение слушать ее и воспроизводить на инструментах, секрет изготовления которых знали легендарные герои древности, а теперь он утерян. Они побеседовали об Орфее и Пане, о сказочном Баяне и мифических скальдах и бардах. Старец поведал о чудесных превращениях душ под воздействием звуков волшебной музыки. А Шварце припомнил произведения последних лет: «Волшебную флейту» австрийского гения Моцарта, оперы Вагнера и кое-что по малости из новейших опусов.
– Не знаю, не знаю, – задумчиво протянул старец, – Может, они были частично посвящены в тайну. Мне это напоминает историю Сент-Жермена и Паганини.
– В какую тайну? – встрепенулся Шварце.
– Пожалуй, не сейчас… чуть позже… я буду готов скоро… но не сейчас, – старец задумчиво тер лоб.
Шварце распрощался с Лукашинским и пошел в дом в сопровождении солдата. За дверью сразу натолкнулся на выходящего ему на встречу Редактора.
– Пора сворачиваться. Почти все отсняли, – потянувшись, сказал он.
– Пора, так пора, – согласился Редактор.
– А скажите, деды, – спросил Продюсер, входя в кухню, – Заключенным разрешали всякую живность держать?
– Разрешали сынок, – отозвался ветхий дед, – Они тут и кроликов разводили, прямо в энтом дворе. А еще голубятню держали. Кажись, от Лукашинского это повелось? Ась?
– От него, от старца Шлиссельбургского, – подтвердил второй дед, – Он первый их и завел. Его солдатик голубятню и ставил. Тогда Валериан рябинку посадил у стены. Все говорил, она ему капли крови пролитой за свободу напоминает, когда ягодами покроется. И голубятню просил поставить. Откуда он голубей приманил, так ведь никто и не узнал, – в глазах его запрыгали хитринки, – А зачем спросил-то?
– Да так, интересно, – махнул рукой Продюсер, – Сидели сидельцы годами. Надо ведь о ком-то заботу иметь.
