– Вот именно, – нашел в себе смелость продолжить разговор Озеровский, – что только в нашем кругу. А в других кругах, получается, я не могу говорить о том, что думаю? Простите, Глеб Иванович, это уже не демократия, а диктатура.
– Именно, Аристарх Викентьевич. Диктатура. И не просто диктатура, а диктатура пролетариата. Впервые рабочий стал хозяином. Полноправным хозяином страны. Теперь рабочий, крестьянин сами могут вершить свое будущее. Но кое-кому это не нравится. Кое-кому этого очень не хочется. Как же: всякая шваль, чернь, голытьба, быдло станет управлять страной. Вот отсюда она и проистекает, контрреволюция. А наша с вами задача, да-да, в том числе и с вами, – не позволить подобной нечистоплотной нечисти вернуть все вспять. Аристарх Викентьевич, советую подумать не только по поводу моих слов, но и по поводу вашего отношения к нашему делу. Измените мировоззрение, потому как обратного пути нет. И не будет! Мы взяли власть в свои рабоче-крестьянские руки не для того, чтобы ее отдать, а для того, чтобы у наших детей было светлое будущее. И за это мы будем драться. Но, Аристарх Викентьевич, это совсем не означает, будто одни рабочие и крестьяне останутся жить на этой земле. Мы рады всем, кто примкнет к нам. Кто поймет и примет нашу позицию, которая крайне проста: равенство для всех. Никакой классовости! Никакого расизма! Только равенство и свобода! Ну а если вас не устраивают наши убеждения, что ж: вот Бог, вот порог. Европа большая, всех примет. Кстати, Ленин из дворян. А Дзержинский – польский шляхтич.
– Простите, но диктатура имеет свойство все приводить к террору. Опыт Французской революции…
Бокий расхохотался:
– Дорогой мой Аристарх Викентьевич! Вы забываете про опыт человечества, про элементарное изучение исторических ошибок прошлого. Мы, большевики, как раз его изучили досконально. А потому можете быть уверены: террора не будет! Не допустим! И прекратим эту никому не нужную схоластику.
Озеровский извлек из карманчика жилетки пенсне, принялся его протирать.
– И все-таки вы со мной не согласны.
– Мировоззрение – не штаны, Глеб Иванович, в один миг не поменяешь.
– А я вас не тороплю. А вот с расследованием поспешить следует.
С последними словами Бокия дверь в кабинет широко распахнулась, в помещение руководителя ЧК ворвался матрос с «пункта обеспечения связи», проще говоря, телеграфист.
– Товарищ Бокий, – дрожащая рука протянула телеграфную ленту, – беда! Вот…
– Что? – Глеб Иванович и сам не понял, почему его голос перешел на хрип. – Что случилось?
