– Здорово, – остыв, буркнул Санька. – Я-то тебя, честно говоря, не признал. Лицо знакомое, а вот как отшибло.
– И я не признал. Важный, при форме, ну прямо генерал. На хромой кобыле не подъедешь.
– Это к вам не подъедешь, – усаживаясь в кабину, кивнул головой в сторону правления Санька. – Зашел к Шипицыну, а он как с цепи сорвался. Я бы мог спокойно у Лахонина работать, так нет, мне, дурню, в Старой Елани захотелось. Свои, думаю, им в первую очередь помочь надо.
– Ты что, Адама не знаешь? – рассмеялся Анатолий. – Плюнь. Мы-то с ним всю жизнь – и ничего, живем. А ты сегодня здесь, завтра – в городе. Насчет своих – ловлю на слове. Я как раз насчет этого и приехал. У нас в лесхозе для вас работа есть, кустарник прореживать. Мы звонили Митасову, он говорит, закончите с мотыльком – берите экипаж. Я ведь в Шаманке лесничим работаю.
– Я не против, – пожал плечами Санька. – Можно съездить, посмотреть твой кустарник. Ну и оформить все.
– Что, серьезно? – Анатолий всем телом развернулся к Саньке. – Тогда поехали, директор как раз в Шаманке. Мигом оформим все, как полагается, договор заключим. Я тебя с Катериной Ивановной, со своей женой, познакомлю. Она здешняя, еланская. Да ты ее должен знать. Помнишь Толмачевых со станции?
– Помню, – медленно проговорил Санька. – Как говорится, были знакомы.
О Кате, о той ее жизни, в которой не было его, Саньки, он знал мало. Говорили: вышла замуж за курсанта, родила, разошлась, потом, значит, вышла снова – за Анатолия. Хотя поначалу он как-то не сразу понял, о ком идет речь, вот если бы Толька сказал, что его жена Катя Толмачева, то он сразу бы сообразил. Екатерина Ивановна – звучало, ну прямо как императрица. Он несколько раз про себя, точно примеривая, произнес Катино имя и отчество, и ничего не отозвалось в нем. Сочетание этих слов появилось уже без него и еще раз подтвердило тот факт, что все в мире меняется.
Анатолий резко тронул с места прямо на лежащих около забора собак, под визг и злобный лай круто развернул «газик» и, набирая скорость, понесся вдоль улицы. Перескочив железнодорожный переезд, оставив слева станцию, дорога пошла под уклон. Жаркий горьковатый воздух рвал брезент кузова, временами пытаясь сдернуть с Санькиной головы форменную фуражку. Вскоре из-за бугра показался пруд. Он наплывал навстречу, обещая прохладу и отдых.
– Давай искупаемся, – сглотнув слюну, предложил Санька. – Жарко, я весь вспотел.
– Там сейчас не купаются, – не поворачивая головы, ответил Анатолий. – Испоганили пруд. Предшественник Лахонина, Кушеверов, свалил в овраг удобрения. Хранил их под открытым небом. Зимой снег, весной дожди – все смыло в речку, а оттуда в пруд. Вся рыба всплыла. Не вода – рассол. У гусей перья вылазят. Какое там купание. Было специальное постановление – запретить купаться в пруду.
