Партия в это время проходила довольно большим селом.
- Ну, так на вот, сходи!
- Нам, барыня, нельзя; сама сходи.
- Ну, я сама схожу, - сказала Марья Николаевна весело и в самом деле вошла в кабак. Через несколько минут она вышла. Целовальник нес за ней полштофа.
- Что за глупости - так мало... каждый раз останавливаться и брать... дай полведра! - крикнул Имшин целовальнику.
Марья Николаевна немножко изменилась в лице.
Целовальник вынес полведра, и вместе с Имшиным они бережно уставили его в передок повозки.
- Зачем ты сама ходила в кабак? Разве не могла послать этого скота? сказал довольно грубо Имшин Марье Николаевне, показывая головой на кучера.
- А я и забыла об нем совершенно, не сообразила!.. - отвечала она кротко.
Печаль слишком видна была на ее лице.
Этап находился в сарае, нанятом у одного богатого мужика.
- В этапе вам, барыня, нельзя ночевать; мы запираемся тоже... - сказал Марье Николаевне солдат, когда они подошли к этапному дому. - Тут, у мужичка, изба почесть подле самого сарая: попроситесь у него.
Марья Николаевна попросилась у мужика, тот ее пустил.
- Там барин один идет, дворянин, так чтобы поесть ему! - сказала она хозяину.
- Отнесут; солдаты уж знают, говорили моей хозяйке.
Марья Николаевна, сама уставшая донельзя, уложила ребенка на подушку, легла около него и начала дремать, как вдруг ей послышалось, что в сарае все более и более усиливается говор, наконец раздается пение, потом опять говор, как бы вроде брани; через несколько времени двери избы растворились, и вошел один из солдат.
- Барыня, сделайте милость, уймите вашего барина!
- Что такое? - спросила Марья Николаевна, с беспокойством вставая.
- Помилуйте, с Танькой все балует... Она, проклятая, понесет теперь и покажет, что на здешнем этапе, - что тогда будет?
Марья Николаевна, кажется, не расслышала или не поняла последних слов солдата и пошла за ним. Там ей представилась странная сцена: сарай был освещен весьма слабо ночником. На соломе, облокотившись на деревянный обрубок, полулежал Имшин, совсем пьяный, а около него лежала, обнявши его, арестантка-баба.
Марья Николаевна прямо подошла к ней.
- Как ты смеешь, мерзавка, быть тут? Солдаты, оттащите ее! - прибавила она повелительным голосом.
Солдаты повиновались ей и оттащили бабу в сторону.
- А ты такая же, как и я - да! - бормотала та.
- И вы извольте спать сию же минуту, - прибавила она тем же повелительным голосом Имшину; лицо ее горело при этом, ноздри раздувались, большая артерия на шейке заметно билась. - Сию же секунду! - прибавила она и начала своею слабою ручкою теребить его за плечо, как бы затем, чтобы сделать ему больно.
