- Холодно? - сказал он.
- Ужасно! Я вся дрожу, - отвечала она.
- Не на лошади?
- Нет, пешком... У меня нет лошади.
- А Александра Иваныча кони где? Все, видно, проданы и в одну яму пошли.
- Все в одну! - отвечала Марья Николаевна грустно-насмешливым голосом. - Но досаднее всего обман: каждый почти из них образ передо мной снимал и клялся: "Не знаем, говорят, что будет выше, а что в палате мы его оправдаем".
- Ну, да губернатора тоже поиспугались.
- Да что же губернатору-то?
- А губернатор супруга вашего побоялся: еще больше, говорят, за последнее время ему в лапки попал.
- Ну да, вот это так... но это вздор - это я разоблачу... - проговорила Марья Николаевна, и глаза ее разгорелись.
- На каторгу приговорили?
- На каторгу, на десять лет, и смотрите, сколько тут несправедливости: человек обвиняется или при собственном сознании, или при показании двух свидетелей; Александр Иваныч сам не сознается; говорит, что она шалила и застрелила себя, - а свидетели какие ж? Лакей и Федоровна! Они сами прикосновенны к делу. А если мать ее доносит, так она ничего не видала, и говорит все это она, разумеется, как женщина огорченная...
- В поле он мертвую-то свез... Зачем? Для чего?
- Прекрасно-с!.. Но ведь он человек: мог перепугаться; подозрение прямо могло пасть на него, тем более что от другой матери было уж на него прошение в этом роде, и он там помирился только как-то с нею - значит, просто растерялся, и, наконец, пьян был совершенно... Они вывезли в поле труп и не спрятали его хорошенько, а бросили около дороги - ну, за это и суди его как за нечаянный проступок, за неосторожность; но за это не каторга же!.. Судить надобно по законам, а не так, как нам хочется.
Любовь сделала бедную женщину даже юристкою.
- Это все я раскрою, - продолжала она все более и более с возрастающим жаром, - у меня дядя член государственного совета; я поеду по всем сенаторам, прямо им скажу, что я жена такого-то господина председателя, полюбила этого человека, убежала к нему, вот они и мстят ему - весь этот чиновничий собор ихний!
- Дай бог, дай бог!.. - произнес священник со вздохом. - Вас-то очень жаль...
- О себе, отец Василий, я уж и думать забыла; я тут все положила: и молодость и здоровье... У меня вон ребенок есть; и к тому, кажется, ничего не чувствую по милости этого ужасного дела...
Священник грустно и про себя улыбнулся, а потом, поклонившись Имшихе (так звали Марью Николаевну в остроге), ушел в алтарь.
