- Ни, ни, ни! Ни, ни, ни! - воскликнул губернатор. - Во-первых, он мальчишка, вы - человек пожилой; он - военный, вы - штатский. Это значит смешить собой общество!
Губернатор, родом из польских жидов, чувствовал какое-то органическое отвращение к дуэлям и вообще в этом случае хлопотал, чтобы все-таки во вверенном ему крае не произошло комеражу. Председатель с своей стороны хоть и считал губернатора за очень недальнего человека, но в понятия его, как понятия светского господина, верил.
- В этом случае самое лучшее - презрение! - продолжал губернатор. - Все мы - я, вы, Кузьма, Сидор - все мы рогоносцы.
Председатель, пожалуй, готов бы был на презрение; но дело в том, что в душе у него против Имшина и жены бушевала страшная злоба, которую ему как-нибудь да хотелось же на них выместить.
- И этот господин очень странный, - говорил губернатор, ветрено постукивая своей саблей. - Сегодня... одна женщина... какая-то, должно быть, нищая... подала мне на него прошение... что он убил там ее дочь... девочку... четырнадцати лет... из пистолета, что ли, как-то застрелил.
- Девочку убил? - спросил председатель, и лицо его мгновенно просияло, как бы смазали его маслом.
- Убил!.. Я велел там следствие полицеймейстеру произвести.
- Этакие дела, я полагаю, нельзя так пропускать... Тут кровь вопиет на небо, - проговорил председатель чувствительным и в то же время внушающим губернатору голосом. Тот, кажется, несколько это понял.
- Я велел произвести самое строгое исследование, беспощадное!..
- Что он дворянин, так, пожалуй, откупится и отвертится! - продолжал подзадоривать губернатора председатель.
- Нет, у меня не отвертится, не бывает у меня этого! - петушился губернатор, и так как всегда чувствовал не совсем приятные ощущения, когда председатель, человек характера строгого, укорял его за слабость по службе, потому поспешил сократить свой визит.
- Ну, а вы пока до свидания, поуспокойтесь немного, - говорил он, вставая и надевая перчатки.
- Я поуспокоюсь! - сказал председатель в самом деле совершенно покойным голосом.
Зимнее солнце светило в окна гостиной Имшина: его кавказское оружие ярко блестело своим серебром и золотом. На турецком диване, стоящем под этим оружием, сидел сам Имшин в шелковом, стеганом и выложенном позументом архалуке. Марья Николаевна лежала у него на плече своей хорошенькой головкой; худоба ее в лице и полнота в стане стали еще заметнее.
Вошел лакей.
- Солдаты из полиции к вам пришли! - сказал он барину.
