– Иванок, ты думаешь, я его пожалел?
– А кого? Меня, что ли? Ты что, испугался, что они обстреляли бы нас из пулемёта? Ты этого испугался? Да плевать я хотел на твои награды и на погоны, если ты врага пожалел! Кто так воюет? Разве так воюют?
– Можешь доложить. О том, что я не выстрелил во врага.
Иванок сразу успокоился. Губы его перестали дрожать.
– Твои сёстры дома. Ты спокоен за них. А я не знаю, что с Шурой, где она. Может, уже растерзали где. Звери. Ты что, не видел, какие они звери?
– Найдём мы твою сестру, Иванок. Найдём. Это я тебе обещаю как боевой товарищ.
– Если бы ты мне не помешал, я бы его застрелил. Если бы я его застрелил, у них там на одного фашиста стало бы меньше. И мы бы быстрей дошли до Берлина.
– И до Берлина дойдём, и сестру твою разыщем. И этот немец, которого мы сегодня отпустили, нам не помешает.
– Не могу я на них спокойно смотреть. Наблюдать, как они по нашей земле ходят. С фляжками. Воду нашу пьют. Как хозяева. Не могу, пока сестра там…
После ночного боя и отражения атаки русских фузилёрная рота собрала своих убитых. Раненых тут же начали перевязывать и переправлять в тыл.
Тела унтер-фельдфебеля Штарфе и ещё шестерых положили на носилки и унесли в берёзовую рощицу, где ютилось деревенское кладбище, и где, на песчаном пригорке, рота хоронила своих убитых.
Когда утих грохот перегревшегося Schpandeu, шютце Бальк выпустил из рук короткий приклад, от которого онемело плечо, и начал заваливаться набок.
– Что с тобой, сынок? – сказал командир роты и успел подхватить Балька.
– Простите, господин гауптман, – забормотал Бальк, теряя сознание и ещё не понимая, что ранен.
Очнулся он на широкой пароконной повозке. Рядом с ним сидел возница, пожилой солдат. Он весело смотрел по сторонам и насвистывал какую-то крестьянскую песенку. Заметив, что раненый очнулся и открыл глаза, пожилой солдат службы тыла покачал головой, снял пилотку, вытер ею лысину, засунул пилотку под погон и весело подмигнул:
– Ну что, парень, повезло тебе. – Ездовой кивнул на перевязанное плечо. – Выстрел на родину. Вот счастливчик!
«Значит, я ранен, – понял Бальк. – Ранен. Интересно, куда?» Он вспомнил, как у него во время боя начало вдруг затекать правое плечо. «Так вот оно что… Значит, в плечо. Но кость не задета. Иначе бы меня отбросило от пулемёта. И я не стану калекой». Нет, это хоть не лёгкое ранение, но после него он сможет вернуться в свой фузилёрный полк. Ездовой посвистывал и о чём-то думал, изредка усмехался своим мыслям и качал головой, соглашаясь с собой. Они ехали в тыл, подальше от этой чёртовой передовой, где всё время, каждый день и каждый час кого-нибудь подстреливают. Иногда насмерть. А этому здорово повезло.
