Когда Гильтине забирала душу, литовец попадал к хозяину царства мертвых Велсу (это славянский Велес) или в преисподнюю, к мрачному Поклусу (Плутон). Но о том, как балты представляли загробную жизнь, мы осведомлены плохо.
Знаем лишь, что у балтов не было храмов, а значит, они имели дешевую церковь без лишних расходов на духовенство и украшения. Существовали кудесники – те, кто осуществлял мистическую связь с богами и толковал их волю, а также играл роль врачей и психологов. Но боги были свои, родные, постигаемые умом, и связь с ними мог обрести каждый.
Известно, что в области Натангия в Пруссии (у поселения в районе современного Черняховска в Калининградской области) высился священный дуб, на котором были вырезаны изображения литовских богов. Это святилище в Натангии напоминало Руяну балтийских славян, то есть было местом общего поклонения балтов. Перед нами «мысленно древо» (знаменитый образ «Слова о полку Игореве»), аллегорически изображающее связь трех миров: небесного, подземного и земного.
Таковы первые знания Довмонта, первые легенды, которые он усвоил, первое понимание, кто друг, а кто враг.
Кстати, Довмонт – это имя из русских сказаний. Так звали его во Пскове. Второй вариант имени – Домант, тоже русский. Здесь нет характерного древнего балтийского суффикса – ис. Русские вообще не любят подобные окончания. Поэтому мы говорим Спартак, а не Спартакус, Александр Великий, а не Мегас Александрос, Ольгерд (сын Ольги), а не Альгирдас, Довгерд, а не Даугерутис, Миндовг, а не Миндаугас. Поляки тоже часто отказываются от древнего суффикса. Они называют своего короля, литовца по происхождению, Ягелло, а не Ягайлас.
Идем далее. Белорусы и литовцы произносят округлое «оу» или «ау» вместо твердого русского «вэ»: Витаут, а не Витовт, Даумонт, а не Довмонт, Миндауг, а не Миндовг. Но это диалектизм, помноженный на стремление некоторых политиков XX века создать новую нацию – белорусов – и новый литературный язык для нее.
Как назвали Довмонта при рождении? Вероятно, всё же Даумантас на местном диалекте.
А потом – первые слова и первые шаги, первое обрезание волос на голове и сажание на коня в три года… В его жизнь органично вошло переплетение русской и литовской культур. Такие феномены встречались на окраинах ареала – например, в Молдавии, где многие люди до сих пор двух– или даже трехъязычны: свободно говорят по-румынски, по-русски и на малороссийском наречии. Другие этносы растворялись в русичах, например чудь («чудаками» назывались финские народы, включая эстов) и смоленские галинды (голядь). Но в целом русичи и вообще славяне оказались очень гибким этносом, который впитывал чужие элементы и обогащал соседей собственными особенностями. Иногда наблюдался обратный процесс: славян онемечивали, как в Австрии или Полабье, а иногда и мадьяризировали, как в Венгрии, где еще в XIII веке в пуште слышалась славянская речь, а уже столетие спустя господствовал венгерский язык.
