Третьяков стоял смущённый, озадаченный, ему и приятно было увидеть безупречно, гармонично сложенную фигуру девушки с бледно-шоколадистым загарцем, и как-то странно и боязно. На уроках физкультуры он видел, конечно, сто раз аппетитные формы однокурсниц в плотно облегающих трикотажных костюмах, видел загорающих студенток, в том числе и Галину, в сквере общежития, и сам там не раз, готовясь к экзаменам, штудируя конспекты, раздевался до трусов, совмещая приятное с полезным, но чтоб вот так, вдали от города, от людей, наедине с девушкой раздеться и лечь рядом – это же как-то дико, экстравагантно и даже провокационно!..
«Без поцелуев у нас сегодня, конечно же, не обойдётся, – размышлял Третьяков, – коль скоро это вошло в привычку, что ж, но не более того! Надо быть настороже, ни в коем случае не терять голову, не поддаваться инстинктам! А инстинкты могут взыграть, если влюблённые лежат рядышком голяшом. Но дело не только в элементарной физиологии, нет, всё сложнее! Страшась потерять меня навсегда, предполагая, что сегодня наша последняя встреча, такая импульсивная и смелая девушка, как Галина, может не удержаться и на прощанье поддаться страсти или даже вполне сознательно переступить грань дозволенного. Я должен удержать себя и её от безумных поступков с непредсказуемыми последствиями!»
А Кузакова, освободясь от одежд запросто, словно в своей общежитской комнатушке перед сном, глянула через плечо на медлившего Валентина и, как бы недоумевая, поторопила его:
– Ну что ж ты, Валя? Давай! – и улеглась на животе, растопырив локотки в стороны, положив голову, прикрытую белой полотняной шапочкой, на кисти рук.
Валентину ничего не оставалось, как последовать её примеру. Снял пиджак, стащил через голову рубаху, одним движением сдёрнул с себя майку, свернул всё это, положил на край покрывала. Когда же расстегивал пуговицы на брюках и вытягивал ноги из штанин, вновь остро почувствовал неловкость, стыдность, противоестественность происходящего. Галина, правда, не наблюдала за его раздеванием, она лежала неподвижно, как изваяние, её ослепительно прекрасное тело покоилось без малейшего шевеления. Не случайно она раздевалась, стоя к нему спиной, догадался Валентин, это чтобы не смущаться самой и не смущать его, и легла не на спину, а на живот тоже вполне обдуманно: чтоб ненароком не подсмотреть, как её кавалер станет оголяться.
И вот они лежат рядышком на расстоянии протянутой руки друг от друга, лежат и молчат, не решаясь заговорить. Им необходимо было свыкнуться с такой необычной ситуацией.
