«Всё так, — думал Олег, поглядывая на молодую. — Но до чего же выпить охота! Вон Васята какой уже кубок осушает во здравие молодожёнов и ещё улыбается насмешливо, подмигивает. Вот утром доберусь до него...»
Олег скосил глаза на невесту и в который уже раз не поймал её убегающий взор. Девушка зарделась.
«Княгиня!» — усмехнулся про себя Олег.
Над верхней губой у неё темнела крохотная родинка, и он подумал, что, наверно, приятно целовать эту оставленную Афродитой отметинку, знак страстной натуры. Почему он вдруг вспомнил о прекрасной греческой богине, чьи изображения видел, когда ездил с греком-наставником Феофаном в Тмуторокань? Уж не потому ли, что прямой, чуть вздёрнутый носик и красиво вырезанные губы, полные и зовущие, напомнили ему одно из мраморных, пожелтевших от времени изваяний, что веками стоят в городе у моря, где смешались лица, речь, обычаи, культура десятков народов?
«И что за мысли лезут в голову», — в который раз укорил себя Олег, силясь вслушаться в речи ближних бояр, желавших ему и молодой долгих счастливых лет жизни и многих детей.
Невеста опять искоса взглянула на него, и снова румянец смущения залил её лицо.
Олег встал, низко поклонился сидящим за тремя длинными столами, составленными так, что казалось, они бесконечны. Встала и молодая, так же, как и муж, низко поклонилась гостям. Олег, взяв её за руку, решительно повёл к двери, ведущей наверх, к летней опочивальне, где с утра уже было приготовлено брачное ложе. Рука жены была маленькая, холодная и чуть-чуть подрагивала. В сердце князя шевельнулась нежность.
В нетопленной по древнему обычаю опочивальне трепетно горела единственная свеча. Прозрачный воск стекал по массивному кованому серебряному подсвечнику. Пламя свечи заколыхалось от движения воздуха, когда князь открыл дверь, тени на стене задвигались, словно и сюда пришли любопытные свахи подглядывать, подсказывать, шушукаться. Олег затворил дверь, сел на край ложа, устланного пуховой периной, усыпанного хмелем и крупным зерном пшеницы. Ефросинья робко стояла у двери. Он, увидев, как беспокойно, взволнованно сжимаются её тонкие пальцы, встал и поцеловал дрожащие, податливые губы долгим, требовательным поцелуем. Она вдруг обмякла, прижалась к нему и вздрогнула всем телом.
— Ты не бойся, — ласково прошептал Олег и начал осторожно снимать с её плеч многочисленные аксамитовые, отороченные бархатом, расшитые золотом, жемчугами и самоцветами свадебные одежды, бросая их прямо на пол, крытый огромным черкасским ковром. Последней он снял кику, отчего собранные под ней расплетённые перед свадьбой волосы волной упали на плечи, спину и на грудь девушки. Когда она осталась в одной тонкой, белёного льна сорочице, Олег опять сел на ложе и протянул вперёд правую ногу, обутую в красный расшитый сапог.
