Говорили мальчики с полемистом по-гречески. Этот язык во всех старых княжеских домах Руси, по традиции, изучали с детских лет. А Феофан — так звали грека — учился у юношей русскому и основам татаро-кыпчакского.
Всё свободное от занятий время Феофан обычно проводил в книгохранилище. Именно так он называл библиотеку рязанских князей, ибо книги лежали неразобранными в окованных сундуках на случай, если налетят ордынцы и придётся грузить на телеги и увозить рукописное богатство в далёкие схроны. Со времён Батыя, когда в Старой Рязани сгорела одна из крупнейших на Руси библиотек, жители проявляли осторожность и особую заботу о книгах.
Под руководством Феофана юноши сделали большой харатейный чертёж Рязанской земли и прилегающих волостей, для чего склеили рыбьим клеем несколько десятков пергаментов. У изографов, тех, кто изукрашивал буквицы в книгах, позаимствовали краски — голубую для рек, зелёную для лесов, что наползали на Рязанскую землю с севера, густо-синюю для болот и жёлто-охряную — для Дикого поля.
На Диком поле Васята, высунув от усердия язык, нарисовал нескольких скачущих ордынцев. Получилось похоже, Феофан похвалил и рассказал о древних мозаиках и о ромейских художниках, из которых самым великим был Джотто.
Князь и его друзья, видевшие только работы рязанских богомазов, из пространных рассказов грека мало что поняли. Но тем не менее Феофан заронил в сердце Олега лёгкую печаль: никогда, наверное, не доведётся ему побывать в дальних краях и увидеть всё то, о чём так увлечённо повествовал грек.
Несколько недель Олег с помощью Васяты рисовал родословное древо рязанских князей. Оно шло от могучего корня — Рюрика Новгородского и сына его Игоря Старого, поднималось стволом Владимира Святого, что крестил Русь, и его чадолюбивого сына Ярослава Мудрого, который породнился чуть ли не со всеми европейскими государями через своих красавиц-дочерей. А уж от ствола Ярослава Мудрого отходили многочисленные ветви. Одна из них, черниговская, особенно заинтересовала юного князя: второй сын Святослава Ярославича Черниговского, князь Ярослав, стал родоначальником рязанско-пронского княжеского дома. Древо тешило самолюбие, оно приводило рязанских князей напрямую к великому пращуру Рюрику в обход занявших Залесскую Русь потомков беспокойного и драчливого Юрия Долгорукова.
Но увы: гордое древо говорило одно, а харатейный чертёж напоминал, что Рязанская земля приютилась на отшибе, у самого Дикого поля, открытая ордынским набегам. В силу этого Рязань как бы была оттеснена от центра борьбы за власть, давно уже переместившегося из сожжённого татарами Киева на север.
