Я все сказал о том и о сем, да практически обо всем, но мой партнер по игре заподозрил, что я скрываю и еще какой-то смертный грех, очень-очень большой, в котором не могу признаться, грех, открыть который мне гораздо тяжелее, чем сознаться в тысячах и тысячах богохульств. Но наконец он должен был открыться, этот ужасный грех.
Дамы и господа, мне нет нужды испытывать ваше терпение так же долго, как его: грех мой состоял в убийстве, первоклассном убийстве, наверное, самом отчаянном и страшном убийстве. Нет, я не убивал целые семьи, но даже не будучи Тропманном или Дюмоларом, я вполне заслуживал гильотины, откройся это преступление кому бы то ни было.
Я взял на себя труд изучить по газетам сообщения о людях, пропавших без вести за три года до этого, и придумал на их основе небольшую сказочку. Однако преподобный отец не позволил мне рассказать ему ее до конца и со всеми подробностями. Он и так подозревал меня в совершении ужаснейших кощунств и преступлений, но я сумел удивить даже его: он никак не рассчитывал увидеть перед собой коленопреклоненного убийцу.
Смех
Как только первые слова признания слетели с моих губ, преподобный отец буквально отскочил в сторону. Ах вот как! Теперь он понимал мое смущение, мою зажатость, мое обыкновение так подробно обсуждать казалось бы совершенно незначительные детали… А как жег меня стыд, когда я признался в своем преступлении! Мне было не только стыдно, я был обескуражен, подавлен, напуган… В моей истории фигурировала вдова одной из жертв, и преподобный отец взял с меня обещание, что я впредь буду тайно выплачивать вспомоществование этой вдове. Он и слышать не желал никаких имен, но только хотел выяснить, убивал я по умыслу и расчету или без оных. После длительных запирательств я наконец пал под гнетом стыда и признал существование умысла.
Священник: «То, что вы сейчас делаете, отвратительно, мсье!»
Голос: «В наказание ни один священник более не примет вашей исповеди. Вы последний подонок!»
Волнение в зале
Голос: «Все священники должны сейчас просто встать и выйти!»
Аббат Гарнье: «Нет! Мы должны выслушать этого негодяя до конца».
Часть слушателей встает и выходит
Выйдете вы или останетесь, теперь уже все равно. Я продолжаю.
Я должен выразить свое истинное почтение этому достойному отцу-иезуиту. С законом у меня никогда после этого не было проблем. То есть, таким образом, мой розыгрыш помог мне проверить строгость соблюдения тайны исповеди. Если я когда-нибудь поведаю историю этих двенадцати лет во всех подробностях, я сделаю это точно так же, как сегодня, беспристрастно и спокойно, аббат Гарнье!
