Демократические политические системы ставили такой баланс превыше всего, меняя монархии, в которых правление даровалось по рождению или по насильственному перевороту, на республики, в которых власть принадлежала большинству. Новое видение власти отразилось и на рынках. Основными вопросами стали: «Хорош ли этот товар?», «Сколько стоит?», «А он востребован?», а не «Какому лорду принадлежит это поле?». Переход власти в трудолюбивые руки бизнесменов, политиков, ученых и артистов означал, что идеи, политические доктрины и инновации конкурировали. Они стали лучше. Они эволюционировали. И сумма всех этих взаимосвязанных элементов породила первый в истории уверенный и полноценный экономический рост. «В коммерческом обществе, – писал Адам Смит в «Исследовании о природе и причинах богатства народов», – каждый человек живет за счет обмена благ или же сам становится в некоторой мере торговцем». Смит не пытался тем самым сказать, что каждый буквально является торговцем; скорее он имел в виду то, что в мире рынков все мы – наш труд, наши идеи, наш капитал – это товар. Нам дарована свобода, но только ради борьбы. Борьбы за голоса, за рабочие места, за ресурсы.
Если старые религии и институты не выдерживали давления этих мощных, уравнивающих сил, значит, нужно было построить новые. Лауреат Нобелевской премии экономист Дуглас Норт назвал эти построения «строительными лесами человечества». Идея равенства влияния или власти – идея, а не просто зыбкая возможность – требовала новые атрибуты, такие как кабины для голосования, законодательная власть, профсоюзы. Верховенство права было одним из главных постулатов: единый общий код, который мог быть равномерно проведен в жизнь во всем отдельно взятом обществе, предполагающий примат порядка над традиционными привилегиями славы, власти или родовитости. Закон стремился к тому, чтобы сделать всех равными перед судом. Это, в свою очередь, предусматривало новое понимание ступеней социальной лестницы – и к тому же вполне предсказуемую алчность в стремлении улучшить собственное положение. Гюстав Флобер предостерегал в своей трагедии «Госпожа Бовари» о социальном восхождении: «До идолов дотрагиваться нельзя – позолота пристает к пальцам».
Это, впрочем, не отвратило никого от погони за богатством. Это касалось и читателей Флобера, в конце концов: широкое распространение грамотности обеспечило ему читателей. А стандартизация различных величин и зарождение универсальных кредитов и валют стали инструментами для распространения надежды, власти и способов доступа. «Ей хотелось умереть и в то же время хотелось жить в Париже», – писал Флобер о бедной Эмме Бовари, совершенно помешавшейся из-за возможности иметь все больше, больше и больше. Она не была уникальной: музеи были переполнены посетителями. На научных конгрессах умы сталкивались друг с другом во время дебатов. Глобальные индустриальные экспозиции обращали теоретическое знание в промышленную выгоду. Более чем когда бы то ни было стало эффективным использование железа, пара и электричества – это явилось свидетельством произошедшего небывалого кульбита надежд и достижений, связавшего друг с другом лаборатории и рынки, ученых и бизнесменов. Все образы «Бовари» – карабкающаяся по социальной лестнице домохозяйка, алчный наблюдатель, преисполненный надежд изобретатель – присутствуют в нашей жизни и сегодня. Это отражения людей нашего времени.
