– Ты знаешь, Анжелика, я никогда не был поэтом. Но в голову лезут какие-то дурацкие строки. Послушай, даже рифмы иногда выскакивают, – он прочел свое творение:
Жизнь – не подарок к Рождеству.
Остин мертв, мое сердце – в гробу.
Как убийц его наказать?
Как мозаику жизни собрать?
Душу гложут злость и вина.
Я, наверно, сойду с ума.
Фред сел на кровати, взял мраморную урну с прахом сына в руки, открыл и несколько минут разглядывал пепел. На его глазах выступили скупые слезы.
– Меня обокрали, – пробормотал он, покрывая поцелуями гладкую холодную поверхность последнего убежища своего ребенка.
Мишель отгрызла заусенец и отошла от спальни.
* * *
Фред аккуратно поставил урну на тумбочку, протянул руку под кровать и вытащил отцовский пистолет. Покрутив в руках огнестрельное оружие, он медленно приложил дуло к правому виску, ощутил холод металла, зажмурил глаза.
«Стоит ли жить, если нет ничего, ради чего стоило бы влачить это жалкое существование?» – стучал барабанной дробью вопрос в мозгу Фреда.
Ему стало казаться, что умереть – самое достойное и верное решение в его положении. Ведь смысл жизни в радости, а не в оплакивании ребенка и прислуживании парализованному инвалиду до конца своих дней… В чем его личная самореализация, самосовершенствование, удовлетворение плодами своего труда, в конце концов?
Звук подъехавшей к дому машины вырвал Фреда из депрессии. Вырвал со скоростью пробки, вылетающей из шампанского. Фред, очнувшись от мрачного транса, бросил пистолет под кровать, набросил на него один из своих возбуждающих солнечно-сочных журналов.
Фред подскочил к окну, слегка отодвинул занавеску и увидел при свете фонаря Стива, стоящего с букетом цветов. Он не мог поверить, как они – Мишель и Стив, убийцы его ребенка, дошли до такой наглости – строить планы на вечер и развлекаться у него перед носом!
Кровь хлынула к голове и застучала дятлом по шее, словно хотела вырваться на свободу. Ярость, казалось, набросила на него невидимое лассо, и он озверел от недостатка воздуха. Фред торопливо натянул джинсовые шорты и выскочил в гостиную. Там Мишель в длинной юбке надевала сандалии. Фред подскочил к ней, грубо схватил за волосы и отшвырнул на пол.
– Оставь меня, придурок! Я – взрослая, я могу поступать как хочу, я – свободная! – возмутилась Мишель, пытаясь пнуть отчима.
– Никто не свободен! – прошептал разъяренный отчим, схватил ее одной рукой за волосы, а второй за руку и поволок. – Я тебе покажу «придурка»!
