«Таким образом, — пишет Кларенс Робертс, редактор выходящего в Оклахома-Сити журнала «Фармер стокмэн», — типичная ферма в восточной Оклахоме по размеру своего земельного надела уже оказывалась негодной, чтобы заводить на ней хозяйство. Большинство наделов было вдвое, а иногда и в пять раз меньше того, что нужно для рентабельного фермерского хозяйства и обеспечения собственных потребностей фермерской семьи»[181]. Система эксплоатации индейских земельных наделов способствовала всевозможным мошенничествам и спекуляции. Земельные спекулянты, действовавшие сообща с правительственными агентами по наблюдению за индейскими поселениями, арендовали крупные наделы индейских земель и, в свою очередь, сдавали их в аренду поселенцам. В 1915 г. была создана комиссия Уолша по вопросам производственных отношений. Свидетель, выступавший в комиссии, рассказал об одной земельно-спекулянтской фирме, которая контролировала 30 тыс. акров земли на Индейской территории и сдавала ее в аренду 1500 фермерам. Это отнюдь не было исключительным случаем; наоборот, в то время это было типичным явлением. Правительство, у которого не было четкой политики в индейском вопросе, было соучастником этой махинации, потому что, как указывал Оскар Амерингер, оно охотно позволяло «белым беднякам заботиться об индейцах». Таким образом возникло новое явление, при котором, как пишет тот же автор, «белые, коренные американцы-протестанты оказались рабами, арендаторами и кропперами на полях индейских туземцев». Не столько, впрочем, «рабами» индейцев, сколько рабами земельных акул-спекулянтов, подпольных адвокатов, пронырливых агентов по скупке и аренде земельных наделов.
С самого начала этот чудовищный способ освоения новых земель определил возникновение ужасающих условий жизни. Так как земли индейцев не подлежали налоговому обложению, было чрезвычайно трудно содержать начальные школы в этих краях, в результате чего повсеместно воцарилось невежество, мало-мальски грамотные люди были редкостью. Тем не менее еще и по сей день находятся люди, которые критически относятся к белым оклахомцам и считают, что низкий культурный уровень мигрантов из этих местностей свидетельствует об их органической беспомощности. На самом же деле эта пресловутая «беспомощность» свидетельствовала лишь о безнадежности положения в целом. Очутившись в роли арендаторов или кропперов, поселенцы, мечтавшие обзавестись собственным прочным хозяйством, пали духом. Многие из них навсегда потеряли надежду стать самостоятельными землевладельцами. К тому времени, когда они могли на скопленные деньги приобрести надел в 20 акров, почва оказывалась истощенной. Прошло немного времени, и люди перестали стараться повышать плодородность земли и заводить свое собственное хозяйство, так как этому резко противоречила сложившаяся система колонизации этого края. Фермеры утратили также активный интерес к делам общины, к школе, общественной жизни, ибо каждый считал, что, может быть, живет здесь последний год, после чего придется перебираться в другие места. «Находясь в полном неведении о намерениях правительственного агента по индейским делам на будущий год, — говорил один из свидетелей в комиссии Уолша, — арендатор лишь кое-как перебивался». К этому остается добавить, что в Оклахоме индейские земельные наделы и поныне не подлежат налоговому обложению, а агенты по индейским делам продолжают сдавать землю в аренду на срок не более одного года.
