По зверю и птице. Рассказы | страница 12

Дед стал спускаться первый. Ильюша шел за ним. Ноги скользили на спуске по мокрым листьям. В темноте не стало видно тропинки.

Ильюша хватался руками за сучья, расцарапал себе руку, два раза падал.

Наконец они сошли на дно оврага. Там лежал еще снег и слышно было, как шумит вода.

Ильюше показалось, что стало светлее. Над головой было видно усыпанное звездами небо.

Прошли шагов тридцать по снегу. Снег был мягкий и нога проваливалась у Ильюши по колено, но он все шагал, стараясь ступать след в след за дедом Герасимом.

— А воды еще много, -сказал Герасим, по дойдя к ручью. — Как ты, брат, переберешься? Перенести тебя на руках что ли?

— Нет, нет, дедушка, я сам перейду, -храбро ответил Ильюша.

Впереди черной лентой, примерно с сажень шириной, шумел и бурлил потоком весенний ручей: по ту сторону виден был снег, а дальше можно было разглядеть, что лес поднимается в гору. Лес стоял громадной, темной стеной, и только высоко на горе виднелись острые верхушки старых елей.

Герасим ступил в воду, сделал шаг и со словами:

— Ну, не робей, коли воды зачерпнешь — пошел через ручей и вышел на снег на ту сторону.

Ильюша с замиранием сердца, в свою очередь, шагнул в воду. Ему показалось, что его сносит силой течения, так быстро бежала вода. Он старался ступать твердо и шагать быстрее… С первого шага сапоги зачерпнули холодной воды, но Ильюша сделал усилие и стал шагать.

— Ну, ну, вылезай, малый, — подбодрял его дед, протягивая ему руку.

Ильюша вылез на снег, с облегчением вздохнул, и оба они, опять скользя и хватаясь за ветки, полезли по тропинке наверх из оврага.

Наконец добрались до ровного места.

— Ну вот и Симанова поляна, — сказал дед, знавший весь лес, как свои пять пальцев.- Здесь мы и подождем. Отсюда до тока уж близко. Можно огонь развести; глухари не учуют, ветра к току нету.

Герасим зашел в кусты, принес сухого мху и веток, долго возился, но наконец раздул огонь; затрещали сучья, густой дым поднялся прямо кверху; огонь осветил угол поляны и кругом стали видны старые ели и сосны.

— Теперь, брат Илья, устраивайся на ночь. Положи кулак под голову да и поспи, — говорил Герасим, — здесь не в избе. Как удастся, так и устроимся.

Герасим сел на траву, вынул тряпку из-за пазухи, достал ломоть черного хлеба, дал большой кусок Ильюше, а сам пожевав хлеб, прилег и сейчас же заснул…

Ильюше казалось, что он один в лесу… Ему становилось и страшно, и холодно… Кругом была мертвая тишина, не видно было никакого движения, и только летучая мышь беспокойно металась перед костром, да было слышно, как храпит дед Герасим.