— Я несколько недель шел пешком, — сказал Дубак, — в ручье стирал кальсоны. Все мои мысли были о вас, среди каких бы людей я ни жил. Если бы ты только знала, как я в Лайбахе, когда командование…
— Давай ложиться, — едва шевеля губами, сказала Маришка.
Оба начали раздеваться. Она погасила лампу, и он слышал шелест одежды, которую она снимала с себя; затем она забралась в постель.
— Трудно было, — говорил Дубак и ласково гладил пышную грудь Маришки. — Трудно. В Удине в лазарете по ночам бредили солдаты, и все по-итальянски; я два дня валялся без памяти… — Он прижал к себе мягкое тело жены.
— Я очень устала, — сказала Маришка и вдруг заплакала. В горле у нее как-то странно забулькало.
— Не плачь, — уговаривал ее Дубак и гладил по плечу дрожащей рукой.
— Не… — начала Маришка, но не договорила и отодвинулась от него.
Какое-то время в комнате стояла тишина. В щель запертой ставни проник лунный свет. Узкой полоской он лег между ними.
— Как здесь хорошо! — раздался в темноте голос Дубака. — Боже мой, как чудно пахнет белье на постели. — Он стал играть волосами жены. — Где ты была? — спросил он затем и проглотил слюну. — Наверно, у Пинтеров? Это у них ты пила вино? Ну, не беда, теперь нам жить станет легче, завтра я пойду присмотрю себе какую-нибудь работу. Я ведь знаю, и тебе нелегко пришлось…
— Оставь меня, Лайош… — прошептала Маришка.
— Ты устала, — пробормотал он. — Не бойся же.
Между ними лежала холодная лунная полоска.
— Какая у тебя атласная кожа, — шептал Дубак, проводя рукой по груди жены, — совсем как у девушки…
Маришка отодвинулась еще дальше.
— Не сердись… — сказала она.
— Почему я должен сердиться? — спросил Дубак, обвивая рукой ее талию. — Я так тосковал…
— Нет, это невыносимо! — вдруг вскрикнула она и села на постели. — Неужели ты не понимаешь?
— Т-с-с, — испугался Дубак, — они проснутся. Что-нибудь случилось? Беда? — спросил он затем, и сердце его учащенно забилось.
Не слышно было ни единого звука, ничто не нарушало тишины. Разделявшая их лунная полоска стала шире.
— Завтра я перееду, — медленно проговорила Маришка.
Дубак сел в постели, устремив неподвижный взгляд перед собой. Голова его безостановочно тряслась.
— Почему? — спросил он тупо.
Она молчала.
— От тебя пахнет вином, — тихо промолвил Дубак. — Ты слишком взволнована, это понятно… Боже мой… Потом ты успокоишься, быть может…
— Теперь уже ничего не изменишь, — в голосе Маришки появилась едва заметная дрожь. — С меня довольно, о-о-о! — И она заколотила кулаками по одеялу.
