— Нечем мне угостить вас, — сказала тетушка Йолан, от души жалея щуплого солдатика.
— Разве я за этим пришел? — проговорил Дубак. — А здесь что за жизнь? Прямо не дождусь, извините, чтобы с божьей помощью в галантерейном магазине Берци и Тота…
— Он закрыт, — вставил Йошка.
— Что? Берци и Тот?
— Да. И Брахфельд тоже.
Дубак призадумался.
— Это несчастье, — сказал он наконец с грустью и поднялся. — Где мне тогда служить? — спросил он, смущенно улыбаясь.
— Теперь даже пару белья из бязи трудно… — начал Йошка.
— Но бог-то, может быть, не закрыт! — вдруг выпалил Дубак, и на губах его слабо заиграла лукавая усмешка. — Он-то поможет.
— В святые отцы пойдете? — насмешливо осведомился Йошка.
— Замолчи! — прикрикнула на него тетушка Йолан.
Дубак покраснел.
— В моей профессии, — сказал он растерянно, — не много таких работников, как я.
Он задумчиво провел рукой по лбу; рукав синего костюма, сидевшего на нем мешком, словно балахон, поплыл за его цыплячьей рукой.
— Сынок ваш, — сказала тетушка Йолан, — сильно вырос. Такой смышленый мальчуган. А как хорошо он играет в шахматы с моим Йошкой!
— Верно? — Дубак будто весь изнутри засветился. — Что ж, унаследовать ему было от кого! — добавил он хвастливо. — Хоть сам я в шахматы не играю, — тут же поспешно признался он, пытаясь по лицам хозяев угадать, какой эффект произвели его слова.
Ему никто не ответил. Тетушка Йолан неподвижным взглядом смотрела в одну точку где-то в центре стола.
— Мне пора, — сказал Дубак, и голова его затряслась сильнее при мысли, что сейчас он увидит свою жену. — Будьте здоровы! — Он сделал общий поклон, затем всем троим по очереди пожал руку.
Он ушел, и тетушка Йолан занавесила входную дверь. Некоторое время в кухне царила тишина.
— Слишком много он говорит, — заметил Йошка.
— Он неплохой человек, — сказал Эгето. — Правда, излишне любопытен. Однако…
— Давайте ложиться, — сказала тетушка Йолан.
— Бедняга! — немного погодя проговорил Йошка.
Тетушка Йолан молча взглянула на сына.
Госпожа Дубак явилась домой в половине двенадцатого— господин Кёвари был агентом управления военных поставок, а перед октябрьской революцией[5] — военным следователем и потому располагал всевозможными документами, благодаря которым мог беспрепятственно расхаживать по улицам после комендантского часа. Лайош Дубак сидел за столом в полутемной кухне — в целях экономии керосина фитиль в лампе наполовину привернули — и клевал носом, судорожно вздергивая голову, то и дело падавшую на грудь. С другой стороны стола сидела старуха, время от времени поглядывая на сына из-под поредевших старушечьих ресниц. Солдатик, облаченный в свободный темно-синий костюм, нахохлившись, дремал на табурете и, когда голова его низко свешивалась, фыркал и мгновенно просыпался. В полутемной кухне пахло керосином, в углу безмятежно посапывал мальчуган, и Лайош Дубак по временам обращал взгляд в сторону спящего сына, а старуха, наблюдая за своим сыном, поджимала губы, и на ее костлявом лице проступала беспредельная материнская грусть.
