– Вот еще! – дернула плечами я.
Он подошел ближе, обнял меня, притянул к себе. И только теперь, снова ощутив его запах, почувствовав тяжесть его жилистой руки на своих плечах, я поняла, как сильно соскучилась, истосковалась по нему за минувшие месяцы. В горле защипало, и я, пряча глаза, уткнулась лицом в его холодную куртку. Его губы коснулись моих волос, потом спустились ниже, обожгли кожу на виске.
– Марина, – хрипло прошептал он. – Пойми меня, пожалуйста! У меня работа, я просто не могу размениваться, тратить время на выяснение отношений. У меня ни секунды свободной нет, все мысли только о картине. Ты же сама творческий человек, неужели не понимаешь?
Не знаю, что за магнетизм, что за сатанинская магия была в его голосе, в его руках, но он мгновенно заставил меня почувствовать себя мелочной ревнивой дурой. Господи, ну конечно, все это – его безразличие, предательство, эгоизм – я просто напридумывала себе, дала волю больному воображению. Ну подумаешь, не позвонил, не приехал, как обещал, исчез на много недель… Но он же работал, готовился к съемкам, подбирал актеров. Взять хотя бы Люсю – и как мне в голову могло прийти, что он спит с ней, этакой глупой куклой? Да нет же, конечно, разумеется, он просто уделяет ей много внимания, она ведь исполнительница главной роли, от нее во многом зависит успех будущей картины. И невыносимо стыдно сделалось за все мои обиды и слезы, за идиотские умозаключения, за этого пустоголового Андрея, наконец, который с самого начала поездки вился вокруг меня на глазах у Авалова. Это был еще один из его талантов – он гениально умел внушить партнеру чувство вины. Честное слово, если б он когда-нибудь сподобился зарубить топором старушку, та явилась бы с того света рассыпаться в извинениях за то, что своей тощей беззащитной шеей спровоцировала несчастного режиссера на агрессию.
– Прости, – прошептала я, гладя ладонями его лицо – суровое, резкое лицо языческого идола. – Я… я не знаю, что на меня нашло.
Из-за крыш разноцветных домиков выкатилось оранжевое солнце, и теплые лучи его высветили бронзой наши смешавшиеся волосы. Высокое бледно-розовое небо висело над нами, подобно шелковому куполу. Сам воздух, казалось, затих, боясь помешать нам.
– Просто поверь мне, я очень тебя ценю, – продолжал Руслан, отрываясь от моих губ. – Но я больной человек, маньяк своей профессии. Раб лампы, понимаешь?
Горечь отступила. Я рассмеялась, чувствуя, как спазм, сдавливавший горло, уходит и снова легко становится дышать. Мне так хотелось ему поверить…
