Он поднёс тюбик ко рту и сдавил его.
Мои суицидальные мысли стали превращаться в братоубийственные.
– Благодарить? За то, что ты помог мне вернуться в наше детство, когда единственной нашей пищей были эти чёртовы пакеты?
Причина, по которой я так упорно работал, заключалась в том, чтобы мне больше никогда не пришлось вернуться к скудным пайкам. Эти помои предназначались для шахтёров, терраформаторов и прочей бедноты, переполнявшей освоенную вселенную.
Кель улыбнулся, стараясь меня успокоить.
– Я говорил тебе…
– Ты ничего мне не говорил, – перебил я. – Куда, чёрт возьми, мы направляемся? Скажи мне, наконец.
– Смотри сам, – ответил Кель, он уставился в иллюминатор широко раскрытыми глазами.
Похожая на мраморный шарик планета росла по мере нашего приближения. Её невозможно было не узнать, даже если не обращать внимания на колоссальное количество космического мусора, захламляющего орбиту.
– Земля?! Это и есть твоя бизнес-идея?!
– Вот увидишь...
– Нет, ничего я не увижу, потому что там нет ничего ценного, на что можно было бы посмотреть. Господи, Кель, должно пройти ещё пятьдесят тысяч лет, пока не закончится Ледниковый период. Я не собираюсь бурить сквозь мили льда и мёрзлых пород, чтобы добраться до скудных месторождений полезных ископаемых. Разворачивай корабль.
Он продолжал пробираться через космический мусор в атмосферу, которая с пламенным гневом отреагировала на наше вторжение.
– Да ладно, я не хуже тебя знаю, что никаких полезных ископаемых там не осталось, – сказал Кель.
– Там вообще ничего не осталось. Законом о Наследии запрещено селиться на планете, пока не наступит потепление. Во время Исхода люди вывезли отсюда всё стоящее. Закон запрещает охоту и сельское хозяйство. Права на рыболовство монополизированы, ты и сам знаешь, откуда берут вкусовые добавки для твоих пакетов с надписью «РЫБА».
Я постучал пальцем по приборной панели, чтобы придать значимости сказанному.
– Там не осталось ничего ценного, что можно использовать для бизнеса.
Кель показал в иллюминатор.
– Вот там.
Древний город был наполовину погребён под ледником в тысячу футов толщиной. Я никогда не интересовался архитектурой; здания могли быть 19-го, или 20-го, или 21-го века постройки. Кому это нужно... эти здания теперь тоже ничего не стоят.
Я спрятал лицо в ладонях. Это помогло. Единственное, что я теперь чувствовал, это ощущение снижения и пульсирующую боль в висках.
Но и сквозь сомкнутые веки мне виделось лицо Келя, и моё воображение рисовало мне картины того, какую неосвоенную нишу рынка он придумал завоевать. Магазинчик «Кирпичи Ностальгии» или «Родная Песочница». Но более всего меня беспокоили мысли о мучениях, предстоящих в ходе двух дней обратного полёта.
