Когда вой иссяк, Рейчел села прямо и сказала, глядя мне в глаза:
— Я никогда, никогда не думала, что такое может случиться со мной. Это изменит мой характер.
Сердце, на котором и без того лежала тяжесть, ушло в пятки.
— Что ты имеешь в виду? — вырвалось у меня.
— С этой минуты я знаю, что означает страдать, и стану мягче по отношению к окружающим.
И это десятилетний ребенок, Господи Боже… Теперь вы понимаете, почему я не могла ни в чем отказать дочке, даже в собаке.
Все еще обнимая меня за талию, дочь принялась сыпать вопросами. Я с облегчением вздохнула, наслушавшись от подруг, как дети кусались, царапались и пинались при первом сообщении о разводе родителей или воспринимали новость молча, замкнуто, со жгучим упреком в глазах. Но Рейчел, наше чудесное, доброе, мудрое дитя, обнимала меня, прижимаясь всем телом, и спрашивала:
— А почему ты разлюбила папу?
— Не знаю. Но мы остались друзьями.
— Тогда почему вы не можете жить в одном доме?
— Это слишком сложно.
— Но ты же больше не выйдешь замуж? — с тревогой спросила дочь. Если бы прежде я тешилась приторной розовой мечтой встретить загорелого Адониса с идеальным телом и гениальной головой, в тот момент мечта растаяла как дым. Я могла торжественно поклясться, что не выйду.
— Конечно, нет, — сказала я. — Ты всегда будешь самым важным человечком в моей жизни.
— О, это я знаю, — уверенно сказала дочь. — И в папочкиной тоже.
— Безусловно, — подтвердила я, мысленно поблагодарив Бога за ее большое, прекрасное эго.
Тут Рейчел снова взвыла, и я дала ей возможность всласть выплакаться. Наконец она убрала руку и очень спокойно сказала:
— Я должна сейчас же повидать папу.
Я спустилась вниз вслед за дочерью.
Она взобралась Гордону на колени и закрыла глаза. Папаша погладил ее по волосам и, глядя поверх рыжей головки на меня, стоявшую в дверях, очень отчетливо и многозначительно произнес:
— Теперь мамочке придется найти работу.
Это были первые слова Гордона, обращенные к дочери. Я готова была его убить, и не говорите мне теперь о чувствительности творческих натур.
Рейчел выпрямилась и поглядела на отца с неподдельным удивлением.
— Но у нее уже есть работа, — сказала она. — Присматривать за мной.
Я постаралась не выдать торжества. «Мы живем в век эмансипации, чертов козел», — подумала я.
Гордон помрачнел, но не добавил ни слова, по крайней мере тогда. Позже муж вернулся к этому вопросу: он обеспечит Рейчел, но что касается меня — я могу начинать свистеть в кулак.