Худенькая цыганка пристала к Добо, чтобы он разрешил ей погадать.
- Жена моя нагадает так, что ни в одном слове не ошибется, - сказал цыган. - Она и нынче утром предсказала, что нас освободят.
Женщины подтвердили, что правда - цыганка это предсказала.
- Предсказала, - согласился и Гашпар, - да только не поверили ей.
- В том-то и беда, что ей никогда не верят. - Цыган размахивал руками. - Вот видишь, бибас, теперь-то ты поверил!
Цыганка подсела к костру, сгребла весь жар и бросила в него крохотные черные зерна.
- Datura Stramonium[13], - сказал поп с презрением.
С тлеющих углей поднялся синий столб дыма. Цыганка присела на камень и подставила лицо клубам дыма.
Витязи и бывшие невольники с любопытством обступили ее.
- Руку… - сказала вдруг цыганка.
Добо протянул ей руку.
- Что ж, поглядим, как ты гадаешь.
Цыганка подняла голову и, обратив к небу закатившиеся глаза, заговорила дрожащими устами:
- Вижу красных и черных птиц… Летят птицы друг за дружкой… Десять… пятнадцать… семнадцать… восемнадцать…
- Это мои годы, - улыбнулся Добо.
- Да! - обрадованно подтвердил цыган.
- С восемнадцатой птицей дева-ангел летит. Спустится к тебе. Останется с тобой. Дева-ангел кладет тебе платок на лоб. Зовут ее Шара.
- Стало быть, мою будущую жену зовут Шарой. Куда это годится! Я старым холостяком буду, когда найду эту деву Шару.
- Это, может, и раньше сбудется, ваша милость благородный витязь, - утешал цыган.
Гадалка продолжала:
- Девятнадцатая птица - красная. Несет она с собой темную тучу грозовую. На земле венгерской рухнут три могучих столпа.
- Буда? Темешвар? Фейервар? - задумчиво спросил Добо.
- Да, да, ваша милость благородный…
- Уже зашатался и четвертый столп, но ты поддержишь его, хотя тебе и на руки и на голову ливнем льется пламя.
- Солнок? Эгер?
- Эгер, Эгер, ваша милость благородный господин витязь.
- Двадцатая птица - золотая, вся сияет солнечными лучами. На голове у ней корона. Один алмаз из короны падает тебе на колени.
- Это к добру.
- Очень и очень даже к добру, ваша милость благородный…
- И снова летят друг за дружкой черные и красные птицы. А потом тьма… Я ничего больше не вижу. Слышу звон цепей… Твой вздох…
Она затрепетала и выпустила руку Добо.
- Стало быть, я помру в тюрьме? - спросил Добо, содрогнувшись.
- Что за глупости ты гадаешь! - накинулся на нее цыган. - Ни единому слову ее не верьте, ваша милость благородный господин витязь.
- Чепуха! - махнул рукой и священник.
Цыганка схватила руку Герге. Снова подставила лицо клубам дыма, помолчала, затем устремила глаза в небо.
