Я рассеянно бреду мимо развала, сопровождаемая толстым турком. Русскоязычный работник куда-то сгинул, а мне попался германист с легким налетом англомании. Утрированно улыбается, мучая межзубные звуки. То, что к нам бесполезно обращаться на немецком, они уже знают.
Я рассматриваю ониксовые шахматы, кружки, веера, дикарские бусы, как вдруг внезапно падает темнота, на всей улице гаснет свет, а меня хватают чьи-то руки, и я чувствую, что в зад больно вонзается корявый палец. На ухо турок мне шепчет какую-то полуанглийскую галантную муть. Я так удивляюсь, что сразу не бью его по башке, и пару мгновений не знаю, что делать. Кругом хрупкий товар, а если я все переколочу... в турецкой тюрьме не отделаться кривыми пальцами. Пока я подвожу баланс и принимаю решение, свет зажигается, я вырываюсь и вылетаю из лавки, как первый паровоз. Неудивительно, что все погасло - провод у них висит под матерчатым пологом на соплях. Им бы хороший ливень с мокрым снегом на эту лампочку Ильича, вредно думаю я, вот была бы иллюминация...
Во избежание дальнейших международных конфликтов я опускаю глаза долу, приглаживаю юбку и возвращаюсь в отель. Внутри еще чувствуется след от чужого пальца. Этот снайпер и попасть не может, куда надо. Или извращенец... Может, он меня за мужика принял? За мужика в сером платье... Фу. Надеюсь, они хоть моют руки время от времени. Надо срочно искупаться...
В номере я накидываю на плечи, словно горжетку, полотенце и иду к морю. У бара, отбрасывая ногой дынную корку, фокусирую на себе лазерные прицелы досужих взглядов. Вокруг стойки шум, гам, рев и не протолкаться. С большим трудом протискиваюсь к дозатору. Передо мной стоит синюшный незагорелый дядька, ест глазами стакан, в который бармен-турок цедит ракию, и приговаривает:
--
Лей еще, сынок. Еще давай, не жалей.
Запах анисовой микстуры шибает в нос через сажень. У бармена на лице сомнение.
--
Дядька, - говорю я. - Ты ее хоть пробовал?
Он оборачивается.
--
А что? - спрашивает он непонимающе.
--
Ничего, - говорю я. - Попробуй сперва, - и обращаюсь к бармену. - Красного вина. Полный стакан только! Full glass! Full glass, говорю, - эти черти, несмотря на избирательную корректность и белозубые улыбки, норовят недолить.
Прихлебывая ледяное вино из полного - с поправкой на местную специфику - стакана, я выхожу на пляж. Тут пусто, служитель выравнивает ряды топчанов. У морской кромки плещутся двое молодых ребят - наверняка наши, кто еще полезет вечером в море. Немцы и днем глотают хлорку в бассейне, вперемешку с потерянными памперсами... Еще трое - семья - чаечным шагом прогуливаются вдоль берега, и мальчишка швыряет в море камешки. Море - передо мной. Белое, спокойное, с бледно-лиловыми разводами прибоя. Пахнет йодом. Не гнилью, не водорослями, а чистым йодом.
