— Их величества удалились? Это не значит, я думаю, что…
Она не посмела докончить. Клари снова рассмеялся.
— Боюсь, что да. Как будто император, едва приехав, спросил у кардинала Феша, действительно ли он женат… или по меньшей мере делает ли эрцгерцогиню его женой заключенный в Вене брак по доверенности…
И тогда император сказал… императрице, что он будет иметь честь нанести ей визит в ее апартаментах через некоторое время, достаточное, чтобы принять ванну.
Грубость того, что скрывалось за этими учтиво-ироническими словами, заставила смертельно побледнеть Марианну.
— Таким образом… — начала она внезапно охрипшим голосом, заставившим австрийца взглянуть на нее с удивлением, а Аркадиуса — с беспокойством.
— Таким образом… их величества удалились, а я здесь к вашим услугам, сударыня… Однако как вы побледнели!
Вы плохо чувствуете себя? Эй! Робино, пусть ваша жена сейчас же проводит мадам в мою, комнату, она лучшая в доме. Мой Бог!
Его испуганное восклицание было оправданным. Внезапно утратив последние силы от невольно нанесенного ей удара, Марианна пошатнулась и упала бы, если бы Жоливаль вовремя не подхватил ее. Минутой позже, на руках у Клари, освободившего Жоливаля от слишком, пожалуй, тяжелой для него ноши, предшествуемая мадам Робино в шелковом платье и муслиновом чепчике, вооруженной большим медным подсвечником, потерявшая сознание Марианна поднималась по хорошо навощенной лестнице гостиницы «У большого оленя».
Когда после сразившего ее пятнадцатиминутного блаженного беспамятства Марианна пришла в себя, она увидела перед собой мышеподобного Аркадиуса и высокую, румяную, с выбивающимися из-под чепчика темными локонами женщину. Заметив, что она открыла глаза, дама перестала натирать ей виски уксусом и с удовлетворением констатировала, что «теперь все пойдет на лад».
По правде говоря, Марианна, не считая того, что она очнулась, не чувствовала себя так уж хорошо, даже наоборот. Ее бросало то в жар, то в холод так, что зубы стучали, виски словно зажали в тиски. Тем не менее, вспомнив услышанное, она попыталась вскочить с кровати, на которой лежала полностью одетая.
— Я хочу ехать! — начала она, дрожа до такой степени, что едва можно было разобрать, что она говорит. — Я хочу вернуться домой, немедленно.
Положив ей руку на плечи, Аркадиус заставил ее снова лечь.
— Об этом не может быть и речи! Вернуться в Париж верхом и в такую погоду? Да вы умрете в пути, моя дорогая. Я не могу считать себя светилом медицины, но кое в чем разбираюсь и, глядя на ваши пылающие щеки, готов утверждать, что у вас лихорадка.
