Вернулась. И вот теперь винит себя за это. Не возобнови она тогда отношения с мужем, не оказалась бы в одной с ним машине, не ругались бы, не попали в аварию. Она не потеряла бы ребенка. Как знать, может быть, в нем взыграли бы отцовские чувства и прекратилась его беспочвенная ревность, а там, глядишь, все бы наладилось.
Если бы… Может быть… Сплошное сослагательное наклонение, однозначное вычитание… Случилось то, что случилось.
Но даже при таком раскладе шанс примирения был, Аня по крайней мере сама допускала подобную возможность. Она все еще любила, пусть даже отказывалась признаться в этом самой себе. Скажи он ей хотя бы раз «прости» — и она простила бы. Потому что знала: любовь прощает все.
Это так на самом деле легко — простить любимого человека. Ну, ошибся. А кто не ошибается? Ну, погорячился. Так и она сгоряча наговорила ему немало обидного. Ну, был не прав. Однако раскаивается ведь!.. Тогда почему ничего этого не сказал? Вместо этого повел себя так, будто утрата не рожденного, такого желанного для Ани ребенка значит для него не более чем избавление от обрыдшего больного зуба!
А что при этом чувствовала она, его никоим образом не интересовало — ему, по всей видимости, даже в голову не приходило спросить.
Со временем Аня научилась гасить эту боль. Надо просто об этом не думать и не говорить, а заодно всякие поползновения со стороны других пресекать. Поначалу вид прогуливающихся молодых мамочек с колясками обжигал ее жгучей болезненной волной, детские голоса и плач соседского ребенка слепили ей разум. Со временем мама убрала из квартиры все детские вещи, что Аня заготовила заранее специально к рождению малыша. Дело, кажется, стало налаживаться, однако однажды Аня наткнулась все же на малюсенькие детские пинетки. Голубенькие такие, нежные, с неповторимым, неуловимым ароматом чего-то навсегда потерянного… Аня приметила их в магазине для новорожденных, а приобрела — буквально за полчаса до той роковой аварии. Пинетки, оказывается, долго лежали в ее сумочке, которую она получила по выписке из больницы. Как же было ей плохо! Как страшно и одиноко! А говорят, время лечит…
Постепенно, конечно, любое горе стихает. Даже для Ани. Больно становится только тогда, когда думаешь о своей беде. А если выбрасывать все из головы и замыкать себя в железную клетку — тогда ничего, вполне можно жить…
Каждый раз, когда она встречала или даже просто где-нибудь видела Сергея, в нее непроизвольно забирались прежние кошмарные воспоминания — вероятно, срабатывал условный рефлекс. Аня где-то слышала, что дружные семьи горе только сплачивает. Но они с Сергеем не принадлежали к категории «семей-команд», «семей-кулаков» — у них на тот момент уже намечался серьезный раскол. И случившаяся беда только сильнее развела обоих по углам. А потом — и по баррикадам. Ни Аня, ни Сергей — оба они не нашли в себе сил пережить трагедию вместе, это удалось только тогда, когда каждый оказался сам по себе.
