— Ты можешь удалиться, — сказал судья.
— Мне бы не хотелось, — продолжал Антонио, — чтобы человек моего сословия сделался причиной взаимного недовольства между правителями и подчиненными. Однако, я не мог не попросить о своем ребенке; но вы остались глухи к моей просьбе, вы даже отвернулись от меня, когда я стал говорить о ваших правах, как-будто я не должен был защищать ребенка, вверенного мне на старости лет. Так в этом справедливость святого Марка! Нет, эта черствость и пренебрежение к правам бедных допустимы только у какого-нибудь судьи из Риальто!
— Ты кончил, Антонио? — спросил нетерпеливо судья.
— Я знаю, что я вас утомил; я вам много сказал, потому что, хотя я вас и не знаю, но я предполагаю найти среди вас человека, ответственного перед врученным ему сокровищем. Напрасно вы говорите о справедливости, когда вся тяжесть вашей власти падает на самых слабых! И хотя вы сами можете ошибаться, зато самый бедный из гондольеров знает…
Джакопо остановил его в это мгновение, закрыв ему рукой рот.
— Кто тебе позволил прерывать жалобы старика? — спросил его мрачно судья.
— Непристойно такому собранию слушать неуважительную речь рыбака, сиятельный сенатор. Да и он сам потом поймет, когда будет хладнокровней.
— Святой Марк не боится правды. И если он хочет еще что-нибудь сказать, пусть говорит.
Но на Антонио напало раздумье. Он стоял смущенный, с опущенными глазами и молчал.
— Если я вас обидел, благородные господа, — сказал он, наконец, тихим голосом, — прошу вас забыть, что я сказал здесь лишнего; я не умею сдерживать свои чувства и, говоря правду, восстанавливаю против себя.
— Ты можешь удалиться.
Стражи приблизились и, повинуясь знаку секретаря, вывели Антонио и его спутника из залы. Секретари последовали за ними, и только трое тайных судей остались в зале, чтобы вынести свой приговор.
За этим допросом снова наступило молчание. Трое встали и начали переодеваться. Все они были очень пожилые люди. Они раздевались молча, находясь под неприятным впечатлением оконченного допроса. Освободившись от своих мантий, масок и капюшонов, они уселись поудобнее вокруг стола.
— Вы слышали, что перехватили письма французского короля? — сказал один из них. — Кажется, письма касаются новых намерений императора.
— Что же, их вручили послу или представили в Сенат? — спросил другой.
— Мы потолкуем об этом на досуге. Больше я ничего не имею сообщить Совету, кроме того, что приказание задержать папского курьера не могло быть исполнено.
