— Не все одинакового разума, синьор. Я вот не понимаю, почему Венеция имеет право распространять свои законы на Кандию или на Крит, а Турции там распоряжаться вы не позволяете…
— Смеете вы там у себя, в Лидо, рассуждать о правах республики относительно ее завоеваний! Может быть, вы не признаете за ней и славы?
— Ваша светлость, я ничего не понимаю в правах, приобретенных силою. И слава, о которой вы изволили сейчас говорить, может быть, легка для сенатора, но она давит рыбацкое сердце.
— Ты рассуждаешь, дерзкий, о вещах, которых не понимаешь.
— Очень жаль, синьор, что осужденные на страдание лишены понимания.
Выразительное молчание последовало за этим ответом старого рыбака.
— Теперь ты можешь удалиться, — сказал председатель Совета Трех. — Ступай и жди непогрешимого приговора святого Марка.
— Я повинуюсь вашему приказанию, но у меня так тяжело на душе, что раньше, чем уйти отсюда, я желал бы сказать еще несколько слов о моем внуке.
— Говори о чем хочешь, о твоих желаниях или печалях, если они у тебя есть. У святого Марка одна забота — исполнять просьбы своих детей. Говори, но воздержись от непристойных речей, — добавил тихо секретарь.
— Я не привык хвалиться моими заслугами перед государством, но всему есть границы, и отеческая любовь берет верх над скромностью. Благородные синьоры, вы богаты, могущественны, почитаемы и не знаете испытаний, которые выпадают на долю бедных. Я служил на галерах и потерял там сыновей одного за другим. И я решаюсь вам сказать, что если старый служака не имеет никого, кто бы мог прокормить его, то Венеция обязана о нем позаботиться и не должна забывать, что и у лагунского рыбака есть сердце, как и у дожа на троне.
— Можешь удалиться, — сказал один из Трех.
— Я еще не кончил, синьор, и мне хочется сказать несколько слов о лагунских рыбаках, до какой степени они возмущаются действиями республики, безвинно отправляющей детей их на галеры.
— Послушаем, как они возмущаются…
— Благородные синьоры, я не буду повторять в точности их слова, чтобы не оскорбить ваш слух. Но они говорят, что святой Марк не должен делать различия между своими подданными и обязан выслушивать одинаково самого бедного, как и богатого.
— Да смеют ли они так рассуждать?
— Не знаю, синьор, смеют ли, но в этом глубокая истина. Мы, бедные лагунские работники, не роптали бы на свою судьбу, если бы Сенат признавал за нами человеческие права. Не всем на роду написано одинаковое счастье, но человек не имеет права осуждать на гибель невинные создания.
