На кушетке сидит Моисей. По комнате ходит парень, с которым Сема встретился вчера утром. Совсем белые, похожие на лен волосы падают на его маленькие, весело сощуренные глаза. Не смущаясь, Сема вбегает в комнату.
— А где ты потерял «здравствуйте»? — спрашивает Моисей.
— Здравствуйте… — отрывисто говорит Сема. — Я не знаю, как вас зовут.
— Меня? Трофим, — удивленно отвечает парень.
— Вот, — деловито продолжает Сема, — я хотел бы знать, сколько я вам должен.
— Ты хочешь расплатиться? — серьезно спрашивает Трофим.
— Я хочу знать сколько.
— Пожалуйста — ботинки стоят четыре рубля.
— Три семьдесят пять, — поправляет Моисей.
— Это все равно — четвертаком больше, четвертаком меньше.
— Так пусть уж лучше будет четвертаком меньше! — пробует шутить Сема.
Но Трофим строго смотрит на него и продолжает:
— Четыре рубля и полпроцента месячных. Через месяц отдашь — две копейки добавишь, через два — четыре копейки, через три — шесть копеек…
— Ни за что! — возмущается Сема. — Такие проценты? Что вы!
Неожиданно Трофим опускается на стул и начинает громко хохотать. Его маленькие глаза сощурились, на щеках появились ямочки.
— Ни за что, говоришь? Ну, я пошутил.
— Но сколько же я вам должен?
— Нисколько, — улыбаясь, отвечает Трофим. — Я твоему папе больше должен.
Бабушка ставит на стол блюдо с пирожками и молча кланяется гостю.
— Знакомься, — важно говорит Моисей. — Это мать Гольдина.
Трофим протягивает руку, но бабушка почти не смотрит на него: на улице осень, а он в одной рубашке и еще панамку где-то выкопал — желтую панамку!
Трофим вынимает кисет и, закуривая, задумчиво произносит:
— Так вот какая мать Гольдина!
Сема протискивается вперед и, обращаясь к гостю, с важностью говорит:
— А я сын Гольдина — Сема. Не забыли?
— Как забыть? — серьезно отвечает Трофим. — Отлично помню!
— Он у нас молодец, — говорит Моисей. — По-русски читать научился.
Сема смущается: он не любит, когда его хвалят. К тому же не сам он выучился — Моисей помог. Старый Нос проходит в соседнюю комнату и, слегка приоткрыв дверь, внимательно прислушивается к каждому слову. Вдруг, вспомнив что-то, Сема вздрагивает и подается вперед. «Неужели не останется?» — думает он и пристально смотрит в щелку. Совершена непоправимая ошибка! Ведь там, на столе, на большом блюде, пахучие пирожки с повидлом! Кто станет думать о том, что Сема не ел, кто догадается отложить ему хотя бы пяточек в сторону? «Никто, — с горечью отвечает себе Сема, — никто!» Он видит, как Трофим, весело улыбаясь, кладет в рот пирожок и, обращаясь к Моисею, говорит:
