Он смотрел на меня, тёмный на фоне белого снега. А из меня как будто разом выкачали все силы. Словно этот рывок забрал из организма всю остававшуюся в нём энергию. Я почти не могла двигаться, лишь чуть отползла от самого края и накрыла фигурку рукой.
Её сделал для меня Гриша, чтобы она оберегала меня, чтобы со мной ничего не случилось. Он, наверное, чувствовал себя таким беспомощным, когда вынужден был меня отпустить. И во второй раз ему было ещё тяжелее, ведь он теперь точно знал, что оставляет меня в отвратительном мне мире. Но он верил, что я справлюсь, что выстою. Верил и подарил мне этого волчонка – как напоминание. Как символ того, что он всегда будет со мной, что бы ни случилось. И я поняла, что не могу его подвести, не могу предать его веру в меня. Я справлюсь, даже если отныне каждый день будет для меня мукой. Справлюсь и выстою – знать бы только зачем.
Ладонь совершенно закоченела от холода. Я с трудом сжала фигурку в пальцах, уронила голову в снег и заплакала.
Зима прошла для меня как тяжкий муторный сон. Я двигалась, разговаривала, ела – всё по инерции. Ничего не чувствуя и не понимая.
После того случая на крыше я надолго слегла. Старенький доктор из районной поликлиники упорно писал в карточке «ангина» и не переставал удивляться, почему это я так долго не могу выкарабкаться из обыкновенной болезни. Я не стала ничего ему объяснять, покорно пила антибиотики курс за курсом и становилась всё худее и бледнее. Но в конце концов организм одолел болезнь, несмотря даже на мою апатию.
Кое-как вырвавшись из затяжного температурного кошмара, я вдруг увидела, что на улице весна. Шла из поликлиники и внезапно впервые заметила, что снег уже почти совсем стаял, лишь под деревьями остались потемневшие пористые островки. И воздух стал влажным и свежим, пах освободившейся от снега землёй и пробуждающимися после зимы деревьями. И даже как будто морем.
Тогда я привычно подумала: «Вот и весна. Остался всего год». А потом вспомнила. Мысленно я продолжала отсчитывать время до того, как смогу вернуться к Грише. Делала это машинально и лишь потом осознала, что вернуться к нему я уже не смогу никогда.
Инга только раз спросила меня, находясь в приподнятом настроении, что это давно ничего не слышно от моего Ромео. И я недрогнувшим голосом ответила:
– Его больше нет.
Похоже, она поняла это по-другому:
– Вот так-то они всегда, мужики эти. С глаз долой – из сердца вон. Сволочи проклятые! Вот ты его принимала, ночевать пускала, а я тебе говорила… Ну да не кисни, хрен с ним! Тебе без него в тыщу раз лучше будет. Вот вернется Виталька…
