— Думаю, ты был бы в восторге, если бы сам стал на моем месте, — проговорил я почти со злобой. Мне было нестерпимо тошно от его слишком неуместной живости.
— О, это — решительно все равно — в этом деле я принимаю такой горячий интерес, что как бы совершенно отожествляюсь с тобой, мой милый, и чувствую, тут я будто сам главный деятель.
— И у тебя, стало быть, тоже больно щемит под ложечкой, — подумал я, но из скромности не передал своей мысли.
— Кстати, — заметил Дьюскап, кладя в карман мой вызов и сбираясь идти, — я забыл сказать, что на место явятся еще двое, а может быть и трое из общих наших приятелей.
— Двое приятелей? — повторил я с досадой, — Это что еще за новости?
— Да, придут Крипс и Фовлер, а может быть и Киршо, если только успеет отделаться. Вчера вечером мы долго толковали о твоем деле и все им страшно заинтересованы. Да, Оливер, я предчувствовал, что роковая встреча неизбежна, как не меньше предчувствую, что в ней, в конце концов, запахнет кровью.
Как же я клял себя, что доверился такому, не в меру рьяному блюстителю законов чести. Когда он, гордо задрав голову, выходил от меня со злополучным вызовом в кармане, казалось, человек этот положительно жаждал крови. Ну, а те, другие, придут для того только, чтобы посмотреть, как один другого уложит на месте. Да, одно лишь это и толкает их идти. Я был уверен, что, если бы, по какому-нибудь особенно счастливому случаю, дело обошлось без крови, — эти благоприятели — вернулись бы домой с досадой на неудавшийся спектакль.
Нить моих размышлений неожиданно была порвана появлением за окном каких-то трех личностей. И что же оказалось; Это были именно те самые джентльмены, вкус которых ко всяким возбуждениям я перед тем лишь подвергал беспощадной критике. Да, это были Крипс, Фовлер и Киршо, бесстыдно скалившие зубы и выделывавшие мне из-за окна вовсе неуместные жестикуляции. Один из них, — Крипс, помнится, — принял, как казалось ему, очень эффектную позу дуэлиста, с левой рукой назади, а с правой, поднятой так, как будто он хотел выпалить из пистолета.
Вскоре с шумом и смехом вошли они в комнату. Тут последовал ряд глупейших выходок и вполне неуместных шуток, тогда как мне вовсе было не до смеха. Каждый из них начал по своему истолковывать мою наружность; спрашивали, не забыл ли я о духовной; наконец глупо требовали, чтобы я, на случай рокового исхода, наделил каждого чем-нибудь, на память о безвременно погибшем друге. Но когда, при дальнейших расспросах, я принужден был признаться, что Дьюскап в это время, находился уже при исполнении миссии, и скоро вернется с ответом, приятели, раскрыв в изумлении рты и выпучив глаза, долго смотрели на меня, не говоря пи слова и лишь искоса меняясь взглядами. Наконец, который-то из них, — дурак Кирпс, помнится, — с чуть сдержанным смехом проговорил:
