— Это вход в Храм Мандалы[16], — пояснил кьюнг, — думаю, твоя душа еще не готова в него войти.
Джива посмотрела вверх: ворота были очень высокими и, казалось, уходили в самое небо, касаясь разноцветных туч. Затем она глянула вниз и увидела под своими ногами… отсутствие какой-либо твердыни. Глубоко внизу кипела раскаленная лава. «Ой», — только и проронила Энио и в сей же миг стремительно полетела вниз.
— Что происходит? — спросил Копростасис.
— Падаем, — констатировала Инна.
— Не страшно?
— Ни капельки, — сказала она спокойно и в тот же миг скорчилась от боли. Инна резко вынула из ножен игровой ксифос[17], вонзила его в землю, опираясь на оружие что есть сил, но все же не выдержала, припала на левое колено и процедила сквозь зубы: какая адская боль!
— Она и есть, адская, — сказал Копростасис, — терпи, Елена Прекрасная, терпи.
Энио погрузилась в раскаленную плазму. Джива неистово кричала от боли, а Иннино физическое тело забилось в страшных судорогах и, казалось, раскалилось докрасна. Копростасис смотрел на происходящее искоса, вертя головой то влево, то вправо, с присущим ему, птице-кьюнгу, непомерным любопытством.
Энио коснулась дна плазменного озера и её отбросило обратно, будто резиновый мячик, до того места, откуда она сорвалась вниз. И вот, джива снова очутилась у ворот Храма Мандалы. Ворота медленно открылись. Иннина душа посмотрела на свои руки и ноги: они стали полупрозрачными.
— Вставай с колен: твоя душа
очистилась, пройдя через страдания, –
сказал Копростасис, и Инна снова встала в полный рост.
— Что джива видит внутри храма?
— Я все вижу, как на картине Клода Моне, — сказала Инна, открыв глаза. И действительно, только Моне мог написать такую картину березового леса: листва деревьев перед капищем в глазах Инны отразилась размытой акварелью.
— Я же спросил, что видит твоя душа, а не ты сама! — сказал кьюнг, — закрой глаза. Твое тонкое тело — это очень чувствительный прибор, который надо правильно настроить. Что ты видишь внутри себя?
Энио шагнула через порог и очутилась в очень просторном помещении.
— Впереди какое-то возвышение, а на нем — чаша.
— Это алтарь. Пусть джива возьмет чашу.
Пройдя в центр храма и взяв в руки золотой сосуд, Энио подняла голову. Над ней сиял излучавший божественный свет громадный купол, на внутренней поверхности которого была начертана переливающаяся всеми цветами радуги сложная геометрическая фигура с четырьмя треугольниками в основании, вписанными в окружность, и с иероглифом, напоминавшим цифру «три» с хвостиком и точечкой, в центре.
