Мы поначалу не хотели входить в дом, но Альбрехт услышал ржание из конюшни и сказал, что там страдает лошадка, некормленая и непоеная. Мы пожалели скотину, зашли в конюшню, налили ей воды, насыпали овса. Лошадь была верховая, ухоженная, но по статям не рыцарская. Судя по навозу, она там стояла со вчерашнего вечера, не дольше.
— Давай в дом зайдем, — сказал я.
— Нехорошо, — ответил Альбрехт, — домик рыцарский, а нас не звали. Скажут, что воры, и повесят.
— Рыцаря тут нет, — возразил я, — а тот, кто приехал на лошади, должен где-то быть рядом. Почему он с утра не покормил лошадь? Может быть, он упал с лестницы и сломал ногу? Может быть, у него сердце прихватило? Может быть, у него защемило позвонок, и он с кровати встать не может? Может быть, ему нас Бог послал?
— Давай зайдем, — согласился Альбрехт. Ему, как и мне, нужен был формальный повод, чтобы в случае чего оправдать свое нахождение в чужом доме, посещение чужой кухни и съедение корки хлеба с кипятком.
Кухня в доме была, и припасы там были. Человек, приехавший вчера вечером, оставил на столе хлеб, сыр и полбутылки вина. Но самого его в доме не было. Мы сначала съели половину, потом увидели в углу мышь и доели остальное, чтобы мышам не досталось. И допили. Зачем ему вино, если нет закуски?
От домика в лес вела наезженная тропа со следами копыт, по ней мы и направились, рассчитывая выйти к замку или деревне. Но не успели дойти даже до леса, как нас окружила толпа крестьян, пара дюжин человек с алебардами, дубинами и большими ножами.
— Попались, колдуны и оборотни! — крикнул один из них.
Я собрался было перекреститься, но у меня в руке сам собой оказался корд, поэтому я влепил крикуну обухом по уху. Альбрехт не успел достать свой меч, но ловко обезоружил другого наглого крестьянина и завладел короткой палкой.
Крестьяне окружили нас и пытались затыкать алебардами, но получалось у них плохо. На нас не появилось ни царапины, а мы отобрали у них две алебарды. Хотя наше положение от этого не сильно улучшилось. Стоило нам открыть рот, чтобы спросить, что происходит, как они поднимали жуткий крик, боясь, по-видимому, колдовских заклинаний.
Спас нас, если можно так выразиться, местный управляющий. Дядька лет сорока, хромавший на левую ногу. На поясе у него был длинный меч, а сам он был не то, чтобы страшный, но внушавший опасение. Крестьяне, видно было, боялись его, как черти ладана.
— Прекратить! — скомандовал он, расталкивая крестьян. — Кто такие? — это уже нам.
