Потом из столовой начали ходить пилигримы под шутливое благословение полковника, потом милая хозяюшка Марья Иосифовна стала подавать добрый пример, почти склоняясь головой то к одному, то к другому соседу на грудь. И вместо прежних отдельных тостов, экспромтов и реплик полилась уже какая-то общая томная, бесконечно журчащая речь:
— Я знаю, что вы сейчас думаете, у нас общая мысль… Самое красивое у женщины это спина… Спорный вопрос!.. Ах, нет, я серьезно влюблен. Шесть стаканов воды?.. Полковник, полковник!.. Она хочет быть сегодня нескромной… Что такое? Как под кроватью? Почему?.. Какая у вас горячая рука!.. Молчите, молчите, молчите… Красота — условная вещь: я люблю худенькие, кривые ножки… Неужели так долго?.. Полковник! вот сюжетец в вашем духе… Не смотрите на меня такими неприличными глазами… Лучше совсем без усов и без бороды. Поднимите вилку, только я боюсь, что вы, пожалуй, не захотите вылезать из-под стола… Душу нет: я предпочитаю тело. Вы ничего не пьете, это скучно… Как вы смеете! На то он и режиссер… Вот полковник любит с полным комфортом. Еще нельзя?.. Какими духами вы душите ваши волосы?.. Боже мой, розовенькое ушко…
VI
Уже давно началась жизнь под столом, уже каждую минуту гасло электричество, и, когда оно вспыхивало вновь, целовавшиеся притворялись возмущенными и качали головами на тех, кто не осмелился или не успел поцеловаться.
Кофе и ликеры пили в гостиной, куда был подан и новый крюшон. Комитет торжественно объявил свои полномочия законченными и, сохранив за собой право негласного надзора, затерялся в толпе. Электричество гасло то в гостиной, то в кабинетике хозяйки, и уже все кавалеры с рюмочками ликера в руках сидели в ногах у дам. Шикарный помощник присяжного поверенного Барт, вытянув длинные ноги, щеголял вовсю своими белыми шелковыми носками. Судебный следователь настойчиво уговаривал жену ехать домой, и она, почти плача, оглядываясь на всех беспомощными детскими глазками, просила позволить ей остаться хоть на полчаса. Самым обидным было то, что сам следователь еще и не думал уезжать.
— С кем же я поеду? — спрашивала она.
Шутя или не шутя, но ее отказывались провожать. «Неверное предприятие», — юмористически шептали друг другу на ушко невежливые кавалеры. Едва удалось уговорить беллетриста, как ее соседа за ужином, и тот, проводив ее в предложенной кем-то карете, вернулся через двадцать минут. Потом началось настоящее общее мученье и длилось часа три.
