Когда Тотти подошла к ней, она внимательно на неё, посмотрела, потом показала пальцем на щеку и проговорила:
— Поцелуйте меня сюда, душенька.
Та поцеловала.
— Очень рада, душенька.
Лицо её не выражало радости и смотрело на неё, как плохо сделанная кукла.
— Что же вы стоите? Сядьте, душенька. Вы кофе заваривать умеете?
— Я приехала на должность гувернантки, — сказала Тотти хмурясь.
— Я знаю и очень рада. А я спрашиваю, умеете ли вы кофе варить?
— Нет не умею, — почти со злостью ответила она.
— Скажите, как жалко! У нас прескверно варят кофе. Я турецкого не люблю, а люблю по-русски, — не только со сливками, но и с пенками. Вы любите пенки, душенька? Что же вы молчите?
— Я право не знаю, что вам ответить, — возразила Тотти. — Я думала, что вы поинтересуетесь тем, что я буду делать с вашими дочерьми?
— С дочерьми вы ничего не поделаете. Они и без вас по-французски говорят лучше, чем по-гречески. А вот смотрите, чтоб в окне не торчали. Торчат, да на всех глаза таращат.
Тотти, присевшая было, встала. Она хотела сказать: «Я не могу взяться за такую должность, извините, я не останусь у вас», — но вспомнила, что у неё в кошельке всего три рубля с копейками, и снова бессильно опустилась на диванчик.
— А мужу не позволяйте за собой ухаживать, — продолжала старуха. — Он такой прыткий, даром, что дочери невесты.
— За кого вы меня принимаете? — спросила она.
— Я душенька говорю с вами откровенно, а вы обижаетесь. Это совсем лишнее. Я принимаю вас за хорошенькую девочку и потому знаю, что за вами ухаживать начнут. А вы сейчас ко мне. Я даром что сижу целые дни в креслах, — я ведь рассердиться могу. А когда я рассержусь, очень нехорошо бывает. Поцелуйте меня, душенька, ещё раз и идите к девочкам, да пугните их хорошенько.
Тотти долго не могла отдать себе точного отчёта, куда она попала. То ей казалось, что дом Петропопуло какое-то гнездо всякой мерзости. То все члены семьи казались ей милыми, хорошими людьми, с которыми можно было отлично ладить. Барышни были совсем ещё неиспорченные миленькие девушки, привязчивые, любящие, лишённые всякого воспитания, мечтающие о замужестве днём и ночью. Вокруг них весь воздух точно был наэлектризован влюблённостью. Они целый день только и говорили о том, какие приехали на Принкипо новые греки, и у кого сколько денег, и кто женат, кто вдов, кто холост. Костя целую неделю жил в Константинополе и приезжал в семью только по воскресеньям. Сам Петропопуло бывал чаще — раза три в неделю, и был всегда неизменно весел. Старуха зорко следила за всем с своего кресла. У неё были во всех комнатах расставлены большие зеркала над такими углами, что она видела всё, что делается за четыре комнаты.
