— Сколько миллионов людей, сколько веков именно здесь, с этого мыса, смотрели на Босфор, — продолжал он. — Сколько турок, греков и армян, на таких же серых лошадях также подымались в этот час по этой самой дороге. И сколько их ещё будет тут двигаться, когда нас не будет, когда и следа нашего праха не останется под землёю…
— Какое элегическое настроение у вас! — сказал улыбаясь Анатолий.
— Да, элегическое. Дышать нечем. Ну, сядем опять. Пусть он везёт нас куда хочет.
Коляска снова тронулась. Сделав несколько заворотов, она выехала на большую пыльную площадь с приземистым наивным обелиском рыжего цвета. Обелиск стоял на пьедестале, где на барельефе были изображены скачки и сам византийский император в своей ложе. Так и повеяло от этого барельефа композицией Владимирской лубочной картинки. Подальше, возле какого-то колодца, стояла другая коляска, и два человека в соломенных шляпах добросовестно ходили вокруг.
— Это ваш спутник? — спросила девушка у жениха.
Тот узнал Алексея Ивановича и сказал:
— Да, это бухгалтер.
— Что ж они там делают? — спросил Александр Дмитриевич. — Пойдёмте туда.
Анатолий неохотно вылез из коляски. Все подошли к бронзовой витой колонне, уныло торчащей по середине площади. Алексей Иванович приподнял шляпу.
— Позвольте познакомить, — проговорил Анатолий, и тут только сообразил, что не знает фамилии Алексея Ивановича.
Но тот пришёл своевременно на помощь и сказал:
— Перепелицын.
Он как-то боком, но внимательно скользнул взглядом по отцу и дочери и почтительно снял шляпу.
— Это, что же за палка? — спросил Александр Дмитриевич, надевая пенсне.
— Подставка под дельфийский треножник, на котором сидела Пифия, — ответил бухгалтер.
— A! — сказал Александр Дмитриевич тем тоном, каким всегда говорят люди, давая этим восклицанием знать, что они понимают шутку.
— Нет, серьёзно, — продолжал бухгалтер. — Это ржавый кусок бронзы ведь в самом деле — дельфийский. Он здесь со времён Константина, который перевёз его сюда на гиподром. Смотрите: ведь тут все имена городов участвовавших в Платейской битве. Помните Смарагдова и Иловайского?
— Зачем же он здесь? — повторил Александр Дмитриевич.
— А где ж ему быть? Господь с ним, — пусть тут и будет. Вот здесь на нем стоял треножник, — теперь головы обломаны у змей, что составляли основание треножника…
Александр Дмитриевич опять снял шляпу и приложил руку к темени.
— Голова болит, — сказал он дочери. — Я не привык к далёким прогулкам.
