. Не для всех пока, а для чудаков. А потом будет для всех. Вот мы все понять не могли, любовь или не любовь — то, что мы чувствуем. Теперь я знаю, что это не любовь, то есть не такая любовь, как у Толстого, например, в «Анне Карениной». Мы не так любим, как Анна любила Вронского. Понимаете? Вот я и решила сказать вам, что мы не любовниками должны с вами быть, а друзьями. Тогда все будет легко, легко, совсем легко…
Князь вздрогнул и закрыл лицо руками.
— Ах, какая я глупая, — воскликнула Танечка, заметив смущение князя. — Я ничего не сумела объяснить. У нас ведь не простая дружба. Наша дружба на влюбленность похожа. Вот вы коснулись меня рукою, и я волнуюсь Бог знает как. Но мы никогда не будем как муж и жена. Никогда.
— О, это я понимаю, — сказал князь в чрезвычайном волнении. — Но мы все-таки повенчаемся, непременно повенчаемся. Я хочу, чтобы вы были всегда со мною и чтобы это было благодатно… Понимаете? Но и повенчавшись, мы будем как брат с сестрою или лучше, как жених с невестою… Да, да! О, это я понимаю… Это мне снилось не раз…
— Милый! Милый! — прошептала Танечка. — Но разве надо венчаться?
— Надо, надо, — убежденно подтвердил князь. — Я все обдумал. Нас обвенчает отец Петр. Это мой друг. Я потом вам расскажу о нем. Это замечательный человек. Мы поедем в Тимофеево. Он там.
— Зачем Тимофеево? Что? — улыбнулась Танечка.
В соборе началась по ком-то панихида.
— Упокой Боже раба Твоего… — звучало торжественно из голубоватого сумрака.
Князь и Танечка выходили в это время из собора.
И когда князь взялся за ручку двери, пропуская вперед Танечку, до них долетели слова тропаря:
— Радуйся, чистая… Тобою да обрящем рай…
Они вышли на паперть и золотой день снова ослепил их.
— Таких дней в Петербурге никогда не бывало. Солнце! Какое солнце!
И когда Танечка, кивнув ему ласково, смешалась с толпою, князь все еще стоял недвижно, как очарованный. Ему не хотелось идти домой. Он пошел по Невскому и ему было досадно, что некому сейчас рассказать о нечаянной радости, которая посетила его сегодня.
— Князь! Князь! — раздался позади его веселый чуть заискивающий голос.
Это был Сандгрен.
— Какое солнце! Как в Ницце, — шутил Сандгрен, идя рядом с князем и стараясь попадать в ногу с ним.
Князь не очень любил этого юного сомнительного поэта, но сейчас ему было все равно, кто с ним. Он был готов обнять весь мир.
— Дивно! Дивно! — сказал он, удивляя Сандгрена своей восторженностью.
Ободренный веселым и дружелюбным тоном князя, юноша тотчас же начал развязно болтать все, что приходило ему тогда на ум.
