— Кто-то идет! К нам кто-то идет!
— Что с тобой, Лида? — спрашивал ее Загорелов, с участием заглядывая в ее глаза, в которых мерцал испуг.
— Я боюсь, — повторяла она, в испуге прижимаясь к нему, так что он чувствовал удары ее всполошившегося сердца. — Я боюсь, я очень боюсь, Максим!
— Чего?
— А вдруг кто узнает про нас? О нашей любви, о наших свиданьях вот здесь?
— Этого быть не может, — говорил Загорелов.
— Ну, а вдруг? Вдруг? — твердила она с тоскою, готовая расплакаться.
— Этого быть не может, — повторял Загорелов самоуверенно и упрямо.
Постоянные удачи точно ослепили его, и он не хотел верить, что и его может постичь несчастие, незадача, катастрофа.
— Я осторожен, — говорил он ей успокоительно, — кто же может узнать? У тебя это нервы; возьми себя в руки и верь мне. Разве ты не веришь мне, моему уменью, моей находчивости? Верь же мне, моя радость!
Он целовал ее и приходил к себе домой веселый и самоуверенный, как всегда, с беспечной улыбкой и звонким хохотом.
А Лидия Алексеевна, каждый раз, как ей нужно было войти в кабинет к мужу, мысленно крестила себя и шептала:
— Господи, защити меня, поганую! Господи, защити и укрой!
И она переступала каждый раз порог кабинета, как ступень эшафота. Каждый день приносил ей новые терзания, и часто Анфиса Аркадьевна заставала ее в слезах где-нибудь в скрытом местечке сада.
Как-то в одну из таких минут та спросила ее:
— Ты о чем, голуба? Скажи мне, может быть, и у тебя есть свой Лафре? Не бойся, я ведь тебя, голуба, не выдам, а научу. Ведь ему, — добавила она шепотом, — этому подлецу, моему родному братцу, так того и надо. Сам добивался этого, — ну, так и получай, рябая форма!
— Никого у меня нет, — отвечала ей Лидия Алексеевна печально.
И, поспешно утирая слезы, она думала о Загорелове:
«Никому я тебя не выдам, никогда и ни за что, а лучше уж сама на себе все перенесу!»
Мысль, что когда-нибудь ей придется увидеть этого человека избитого, искалеченного и изуродованного наемниками ее мужа, не давала ей покоя, сопровождала ее на прогулках, всюду, томила ее во сне, как тяжелый кошмар. Подавленная этой мыслью, она сама стала искать свидания с Жмуркиным, и однажды она встретила его по дороге между усадьбами. Он молча и почтительно поклонился ей, а она вдруг прошла на берег и стала глядеть на воды, вся обеспокоившись. Он понял, что она хочет с ним говорить, и остановился в той же позе в двух саженях от нее. Они оба производили впечатление людей, любующихся рекою.
