По крайней мере Лидия Алексеевна сразу же поверила искренности этого обещания. Она села. Жмуркин прошелся раза два по комнате, осторожно ступая и тихохонько потирая руки, словно в глубокой задумчивости, а затем снова он остановился перед нею в той же позе, крепко опираясь левой рукою о крышку стола.
— Итак-с, — заговорил он снова уже совершенно спокойно и даже пожалуй вкрадчиво, — итак-с, никакого насилия с моей стороны вам бояться нечего. Это совсем не в моих намерениях, ибо я хочу предоставить вам самую полную свободу выбора. Хотите, дескать, поступите вот этак, а не хотите — вот так. Как вам будет угодно. То есть: или вы меня сами к себе позовете, добровольно и без всякого насилия, или же я все Елисею Аркадьичу тотчас же выложу. Самым обстоятельным образом! Как касательно вашего поведения, так и относительно Максима Сергеича. Одним словом, всю вашу романическую эпоху! На чистую воду!
Жмуркин казался совершенно спокойным, и его слова журчали в притихшей комнате ласково и вкрадчиво. Он стоял перед Лидией Алексеевной все в той же позе, опираясь рукою о стол, но теперь эта рука уже не вздрагивала, как раньше.
— Вот все мое предисловие, — заговорил он снова после некоторой паузы. — Я предоставляю вам полный выбор. Или вы меня сами и добровольно позовете, или же я обращаюсь к Елисею Аркадьичу с словесным опровержением вашего супружеского поведения. Судите сами, что лучше. Ведь Елисей Аркадьич известно как поступит, и всю дальнейшую судьбу в этой истории можно даже с закрытыми глазами предсказать. Вам самим должно быть известно, как в хорошем купеческом быту при таких обстоятельствах поступают. Вас, конечно, на замок посадят, а на Максима Сергеича тоже управу найдут. Ведь Каплюзников на Завалишина нашел же, и вам вся эта история должна быть известна в достаточной степени. Максима Сергеича, конечно, наемными руками изловят и хотя до смерти не укомплектуют, но все же и здоровым не выпустят, а так-с, рухлядью сделают!
Он замолчал. Лидия Алексеевна плакала, припав к тахте и зарываясь лицом в подушку. Жмуркин безмолвно глядел на нее, поджидая, когда она несколько выплачется. Долго он стоял так, словно застыв в своей позе, с замкнутым лицом поглядывая на плачущую. Оранжевое пламя свечи тихо покачивалось, тени возились по углам, словно там шла борьба.
— Будет вам плакать, Лидия Алексеевна! — наконец проговорил Жмуркин. — Успокойтесь сделайте милость, и все, может быть, уладится в свое время. Ведь я не сейчас у вас решительного ответа требую и могу дать вам на размышление ну хотя бы дня три. А и этого вам мало будет, — пожалуй, отсрочу и еще. Только обсудите все в полном здравом рассудке, и тогда дайте ответ, будьте любезны. Полноте, не плачьте, Лидия Алексеевна! — добавил он.
