Внезапно его охватило желание сбежать туда, к теплице, перебить там все окна, бушевать, кричать, полезть в драку. Но он удержался, однако, призвав на помощь всю свою волю. Между тем, Лидия Алексеевна, все так же беспокойно озираясь, сунула ключ в замочную скважину двери, очевидно, уже запертой Загореловым тотчас же после его входа туда. Дверь поспешно отворилась и так же поспешно закрылась вновь. Старая теплица точно поглотила ее, как проглатывает черепаха нарядную бабочку.
Жмуркин подумал:
«Ключи и у него и у нее. Ловко!» Понуро он поплелся в усадьбу.
А вечером этого же дня он присел за токарный станок. Взяв затем железный прут, толщиною в детский мизинец, он отломил от него кусок не более трех вершков длиною. Затем он вооружился тяжелым молотом, с металлическою же ручкой, лежавшим здесь же на станке, и придвинул к себе подпилок. Тяжело шлепнув молотом, он расплющил конец прута, сделав его похожим на лезвие стамески. Тогда он взял подпилок. Железо сердито захрипело под его рукою.
Жмуркин делал отмычку и думал:
«Это я так. Просто как в шутку! Для ради любопытства!»
Жмуркин был токарь и слесарь, умел починить часы и шить на швейной машине.
Между тем, устроив отмычку, Жмуркин бережно спрятал ее в ящик своего стола и как будто бы успокоился. По крайней мере все в усадьбе видели его несколько дней подряд совершенно ясным и веселым. В нем точно все уравновесилось, стало на надлежащее место, вылилось в определенную форму. Очевидно, он чувствовал себя хорошо. По три раза в день он ходил с Флегонтом купаться, и однажды, весело отфыркиваясь и с шумом рассекая воду руками, он сказал повару:
— Хорошо, Флегонт, жить, когда все понятным сделаешь. Сидишь ты себе тогда на своем месте, как хорошо ввинченная гайка! Ух, хорошо жить! — воскликнул он.
Как-то вскоре же вечером он вошел в кабинет Загорелова и сказал ему:
— Верешимская мельница готова, Максим Сергеич. Сегодня в шесть часов пополудни.
— Готова? — Загорелов двинулся к нему ясный и веселый. — Вот это хорошо. И спасибо за точность. «Сегодня в шесть часов пополудни», — повторил он весело. — Большое спасибо за точность. Я тобой доволен, очень доволен.
— Весьма этому рад, Максим Сергеич.
— Доволен. Я люблю точность, — повторял Загорелов. — Ну, а вот теперь слушай. Ты знаешь дорогу из села Верешима на эту самую мельницу? — заговорил он уже серьезно, с выражением деловой озабоченности на лице.
— Знаю-с.
— Так вот, дорога эта вся в моей грани, — продолжал Загорелов тем же деловитым тоном, — и на планах она не значится. Нигде! Это — дорога российской неряшливости! А Быстряков, очевидно, этого не знает, — иначе он не строил бы там мельницы. Так вот сегодня же пошли туда два плуга и прикажи эту дорогу в нескольких местах распахать! И поставь заставки, чтобы проезду не было. Понимаешь? Я хочу, — добавил он, — запереть путь верешимским помольцам. Ведь не поедут же они к Быстрякову за пятнадцать верст, в объезд? Это ему за капустники! Полторы тысячи в год вон из кармана это ему составит! Это ему за капустники, — повторял он сердито. Жмуркин рассмеялся.
