— Кто же проникнет сюда, кроме нас? — сказал Загорелов, бережно пожимая ее руку. — Ведь ключи только у меня да у тебя.
Лидия Алексеевна теснее прижалась к его плечу.
— Я это знаю, — сказала она. — А все-таки страшно: вдруг кто узнает! Что будет тогда с нами? Меня запрут на ключ, — продолжала она, словно вся опечалившись, — а тебя… что будет с тобой?
Она покачала головой, с выражением внезапной боли на всем хорошеньком личике.
— Муж тебя не убьет, в этом я убеждена; он никогда не рискнет на это. Но ты помнишь Завалишинскую историю? — Она внезапно припала на грудь к Загорелову и расплакалась, всхлипнув всей грудью. Ее лицо стало совсем детским. — Что если и тебя также, — повторяла она сквозь слезы, — что если… Боже, как все это тяжко сознавать!
— Ну, полно, — стал утешать ее Загорелов, — никто никогда не узнает. Будь только осторожна. И никогда, никогда никто!
Он целовал ее руки, пытаясь заглянуть в ее глаза.
— Ну, полно, полно же! — шептал он.
Он хорошо знал Завалишинскую историю. Обманутый Завалишиным муж нанял за пятьдесят рублей протасовских крестьян; те изловили его на месте свидания и избили так жестоко, что через год он умер. И теперь, невольно припоминая все подробности этой истории, Загорелов думал:
«Надо быть осторожнее. Как можно осторожнее!»
— Ну, полно, полно, — шептал он успокоительно, низким грудным голосом, лаская плечи молодой женщины. — Будь осторожна, и тогда никто никогда не узнает! Я не так глуп, чтобы влететь так, как влетел Завалишин. Ну, успокойся! Ну, милая! Ну, радость!
Лидия Алексеевна приподняла заплаканное личико.
— Ну, я не буду больше, — говорила она, вытирая слезы и пытаясь улыбнуться. — Вот видишь, я уже перестала! — она стала ласкаться об его плечо, как кошка. — Я тебя люблю, — повторяла она, ласкаясь к нему, — я тебя люблю, и будь что будет. Но если кому-нибудь из нас суждено пострадать, так уж лучше пусть я! — Она снова едва сдержала слезы и грустно добавила: — А все-таки обманывать так противно.
— А что же нам делать? Что же делать? — сказал он с грустью на лице.
И он стал говорить.
Она ни в чем не виновата и страдать ей не для чего. Она должна убедить себя в этом раз навсегда. Ее выдали замуж насильно, против ее воли, неопытной девчонкой, убедив ее, что так все и всегда поступают, что так ведется чуть ли не от сотворения мира, что хорошей девушке даже зазорно выбирать сей самой жениха. И она послушалась стариков, согласилась и, проплакав всю ночь, поехала в церковь. А потом она встретилась с ним, и они полюбили друг друга. Так что же им делать теперь? Хлопотать о разводе? Но разве с ее мужем возможен даже разговор о таком деле? Ведь если он только заведет об этом речь, так это кончится для него вот именно Завалишинской историей. А ее замкнут на ключ. Так что же им, наконец, делать? Ведь они молоды. Ему двадцать восемь лет, а ей и всего-то девятнадцать. Так неужели же им разойтись, не изведав счастья любви? Загорелов говорил убежденно, нежно целуя ее руки. Она прильнула к нему, и вдруг отстранилась с выражением страха на побледневшем лице.
