В сумерки он сидел тут же, на крыльце кухни, в такой же задумчивой позе и уныло молчал. Флегонт, примостившись рядом, чистил картофель, бросая его в глиняный таз с водою, и протяжно насвистывал про себя какую-то песню. Кругом было тихо, точно и двор усадьбы задумался о чем-то в желтоватом сумеречном свете. Красные крыши усадебных построек казались в этом свете бурыми. От вод Студеной тянуло прохладой, и собаки, радуясь вечерней свежести, вылезли из-под навесов на средину двора. А на крыльце дома сидели Анна Павловна и Глашенька, сорокалетняя женщина с желтым пятном на лбу. Глашенька приходилась Загореловой дальней родственницей; муж ее, лошадиный барышник из соседнего города, умер три месяца тому назад, опился на ярмарке хересом, почему она и проживала в усадьбе на правах экономки, так как была бездетной. Посиживая на крылечке, они обе шелушили семена тыквы и переговаривались шепотом.
— Твой-то на стороне от тебя не фуфырит? — спрашивала Глашенька Анну Павловну, точно сердясь.
— Нет. Куда же ему от меня-то уйти? Вон у меня сколько тела-то всякого. Чего еще ему? От добра добра не ищут. Я довольна.
— То-то довольна! Ох, баба, смотри, не проспи! Ох, баба! Эй, баба!
— Нет, я довольна…
Жмуркин встал и уныло поплелся двором. «Святейшая женщина! — думал он, как во сне. — Святейшая женщина, а я такую вдруг околесицу!»
Когда он проходил мимо окна кабинета, его окрикнул Загорелов. он подошел.
— Лазарь, — заговорил тот, подавая ему какой-то ключ, — возьми вот это и сходи в старую теплицу. Она заперта, так ты отопри вот этим. На! Поищи там ключ от письменного стола. Поищи где-нибудь на окнах. Мне нужно достать планы: верешимская мельница мне спать не дает. — Он рассмеялся. — Да ты поскорее пожалуйста! — добавил он с улыбкой.
Жмуркин отправился туда.
Старая теплица стояла в полуверсте от усадьбы в глубоком разрезе холмов, среди леса, осененная столетними вязами. Некогда там была разбита и вся усадьба Хвалынцевых, но теперь на старом пепелище уцелела только она одна, ибо усадьбу после пожара перенесли на новое место, оставив старуху доживать свои дни одной-одинешенькой. Впрочем, когда Загорелов купил имение Хвалынцева, он подновил ее, устроив там себе нечто вроде кабинета, где он и жил весьма продолжительное время, пока приводили в порядок донельзя запущенный дом и усадьбу. Туда-то и отправился Жмуркин. Он отпер дверь и переступил порог.
Однако, в каменных стенах этого здания было уже совсем темно; спущенные шторы и листья деревьев почти не пропускали слабого сумеречного света, и отыскать в этом мутном мраке ключ было бы делом нелегким. Жмуркин чиркнул спичкой и увидел на письменном столе свечу. Он подошел и зажег, оглядываясь вокруг. Теплица осталась в таком же виде, как и была, когда здесь жил Загорелов. Деревянный пол был устлан ковром; направо от двери, у стены стояла кушетка, налево, по стенке — комод, зеркало, умывальник; прямо пред дверью, между окон — стол. Впрочем, это обстоятельство нисколько не поразило Жмуркина, не заняло его мысли. Но присутствие здесь свечки на минуту озадачило его. Он двинулся на поиски ключа; и скоро он нашел его у письменного стола, на стуле, сбоку. Он хотел было уже тушить свечу, чтобы идти тотчас же вон, как вдруг одна весьма незначительная, но вместе с тем совершенно несоответствующая назначению этой комнаты вещь резко уперлась в глаза Жмуркина. Он даже протер глаза, сомневаясь в себе. «Не сон ли это?» — пришло ему в голову. Он приблизился к кушетке, пристально всматриваясь и все еще как бы не веря себе, не желая верить. Однако, поверить пришлось. На кушетке, между вышитой гарусом подушкой и боковым валиком, лежала видимо утерянная кем-то гребенка, одна из тех, какими женщины придерживают сбоку волосы. Жмуркин взял эту гребенку в руки, внимательно оглядел ее со всех сторон и старательно запрятал себе в карман. Затем он хотел было снова потушить свечу, но не смог. В его глазах на минуту заходили зеленые волны. Он опустился тут же на стул, с убитым видом.
