— Цветники у меня каковы! — заметил старик Гарушин, останавливаясь на ступенях террасы. — Какая игра цветов, переходы, переливы, контрасты? Садовник у меня художник, поэт… К цветам ты как? Равнодушен? — быстро спросил он опять, пытливо вглядываясь в лицо сына.
— Я люблю всё красивое, — сказал сын.
— Совсем не то! — горячо перебил его отец. — Я люблю цветок и не только в общей картине, а каждый в отдельности. Люблю следить за его ростом; люблю его жизнь, его душу, если можно так выразиться. Страсть к цветам у меня преобладающая страсть.
— Какие же цветы у нас! — пренебрежительно заметил Александр Петрович. — Всё бледно, хило…
— Как? Что? — воскликнул Пётр Иванович. — Ну, пойдём, я тебе покажу…
— Нет, не сейчас! Ходить по солнцу я не привык. Надеюсь, мы сядем для твоих переговоров?
— Можно и сесть, — сказал отец. — Вот здесь… Разве не та же Италия? — умилённо добавил он.
— Н-ну! — несколько брезгливо отозвался сын.
— Нет? А мне нравится! Я думаю, что жить можно. Можно жить! — горячо и с ударением говорил старик, оглядывая широкий фасад своего дома, далеко раскинувшийся цветник налево и тенистые аллеи парка направо и по отлогому спуску к реке.
— Меня накормили чем-то несвежим на станции, — с болезненной гримасой сказал Александр.
— Что же тебе? Принять чего-нибудь? Выпить?
— Нет позже… Удивительно плохо у нас кормят!
— Сколько тебе лет? — неожиданно спросил Пётр Иванович.
— К чему тебе? Двадцать семь.
— А в каких ты чинах? Я забыл.
— К чему тебе? — повторил молодой человек.
— А к тому!
Пётр Иваныч нагнулся и заговорил почти шёпотом.
— Хочешь… Через пять лет… ручаюсь… через пять лет ты здесь предводитель, первое, самое видное лицо и у губернатора свой человек?
Он шумно перевёл дыхание и замер, не отрывая глаз от лица сына.
Александр Петрович чуть-чуть улыбнулся.
— Однако, как это тебя!.. — начал он и вдруг остановился, и видно было по его лицу, как мысль его лениво работала над непредвиденным вопросом.
— Как же это? — спросил он, наконец. — Тебя здесь не особенно любят и… ценят. А меня по тебе. Как же?
Глаза Петра Ивановича опять вспыхнули.
— Тебя по мне? Так что без меня, думаешь, было бы проще? Я поперёк дороги встал? Что ж! Возвращайся в Петербург; там меня никто не знает… Годам к сорока до начальника отделения, быть может, доберёшься. Я не помешаю.
