Александр Петрович подъехал к своему дому раздражённый. Пётр Иванович ждал его, прогуливаясь по цветнику.
— Говори, рассказывай скорей, — сказал он, поднимаясь, вместе с ним по ступеням крыльца. — Пройдём ко мне.
Александр нехотя, с недовольным видом шёл за отцом.
— Ну, я слушаю, — торопил Пётр Иванович, когда они вошли в кабинет.
— Ты поставил меня в крайне глупое положение! — с брезгливой гримасой начал молодой человек.
— Отказала? — крикнул Гарушин.
— Нет, не отказала, но, если тебе нужно, чтобы я женился на княжне, справедливо было бы, чтобы ты сам взял на себя переговоры.
— Но расскажи, расскажи по порядку!
— Ну, я сделал предложение, надеюсь, тебе всё равно, в каких выражениях я делал. У тебя страсть к подробностям. Она выслушала очень спокойно, но разве русская женщина может обойтись без сцен? Чуть что — сейчас сцена.
— Ну, ну? — торопил отец.
— Ну, выслушала, а потом вдруг вскочила, заломила руки: прошу вас, говорит, умоляю вас, давайте не лгать. Вы меня не любите, и я вас не люблю, и не надо между нами притворства.
— Так и сказала: «не люблю»?
— Да не сказала, а прямо крикнула. Истеричность какая-то! Мне прямо досадно стало: должна же она знать, что и некрасива, и непривлекательна, а всё-таки ломается и умничает.
— А согласие всё-таки дала? — насмешливо спросил отец.
— Не могло быть и сомнения, — пожимая плечами, сказал Александр.
— Так как же? Чтобы не было притворства?
— Признаюсь, — продолжал Александр, — я больше всего боялся слез. Это тоже русская манера… Никогда не хожу в русскую драму, потому что там, как появится героиня, так и начнётся нытьё. В конце концов, мне всегда кажется, что у меня болят зубы… И тон приподнятый, и бездна благородства!
— Да ты про княжну-то говори, про княжну.
— Что же говорить? Если хотите, говорит, я не буду спрашивать, зачем вы на мне женитесь, но я хочу, чтобы вы знали, что для себя лично я, быть может, предпочла бы смерть, чем замужество с вами. Но моя смерть не избавит моих родителей от бедности. Заметь себе, сейчас драма: смерть, избавление, постылый брак… Спасибо хотя за то, что держала она себя прилично, и слез не было.
— От бедности не избавит? — переспросил старик и судорожно улыбнулся.
— Просила, чтобы пока не объявлять: старый князь нездоров. Я сам против открытого положения жениха. Всегда находил его смешным и глупым. Я сейчас же уезжаю в Петербург, шесть недель на разные необходимые приготовления… Тем временем поправится князь, и мы обвенчаемся… Только скромно, без всякой помпы, прошу тебя.
