Приезжали соседи и тоже заходили засвидетельствовать своё почтение князю, играли в карты или в шахматы, и тогда старик несколько оживлялся. Но когда посетители удалялись и больной оставался с глазу на глаз с дочерью, лицо его сразу темнело и в глазах опять мелькала тревога.
— Чувствую, Верочка, чувствую, что стареюсь, — говорил он.
— Ты просто устал, папа.
— Устал, устал, девочка. И думать не могу… Начну… и не могу.
Один раз, когда Вера думала, что больной спит, она положила голову на ладони и тяжело задумалась. Как всегда в минуты нервного напряжения, лицо её изменилось, губы слегка припухли, и она стала похожа не на взрослую девушку, а на слабого обиженного ребёнка. Она чувствовала, что развязка приближалась, что не нынче-завтра ей придётся принять решение, которое отразится на всей её последующей жизни. И она спрашивала себя — готова ли она к этому решению? Так же ли сильно в ней намерение отказать Гарушину и привлечь не на себя одну, а на всю семью свою последствия этого отказа? Она спрашивала себя, что ей дороже теперь: спокойствие отца, уверенность, что он проведёт свои последние годы, окружённый роскошью и удобствами, к которым он привык, или своё личное, никогда ещё неизведанное счастье? И тогда ей казалось, что в глубине души её вопрос её жизни уже решён, и что у неё только нет мужества сознаться себе в этом; ей казалось, что вот-вот должно что-то случиться, что всё сразу разъяснит, изменит… И она хваталась за эту надежду на чудо, и верила в чудо, и ждала его. Бессознательно она подняла голову и встретилась взглядом с глазами отца. Старик глядел на неё ласково и тревожно.
— Верочка! — тихо позвал он. — Я вижу, дитя моё… Я знаю.
Вера вздрогнула. Та самая надежда, которую она призывала только сейчас, на миг ярко вспыхнула в её душе: если отец знает, если отец любит, — он не допустит…
— Я давно хотел поговорить с тобой… — продолжал старик. — Не пугайся, Вера, и не огорчайся очень: я должен тебе сказать, что я боюсь… что я чувствую, что скоро умру.
— Папа! Папа! — вскрикнула Вера.
Она всплеснула руками, опустилась на пол у ног отца и прильнула к его коленям. Мысли бессвязно неслись в её голове одна за другой, но надежда, которая так неожиданно вспыхнула в душе девушки, так же неожиданно угасла: она вдруг поняла, что её ждёт задача ещё сложней, ещё трудней, чем она думала, что жертва её, на которую она уже решилась, должна ещё осложниться ложью, против которой возмущалась её душа.
