Надежда Мандельштам утверждает, что Осина мама была «абсолютно культурной женщиной, сумевшей дать детям образование и совершенно неспособной на дикие разговоры», которые ей будто бы приписал Маковский.
Ну, насчет образования Мандельштамов-детей Надежда Яковлевна просто увлеклась: учительница музыки в Санкт-Петербурге, сколько бы ни зарабатывала домашними уроками, послать всех своих детей в университет никак не могла. А вот папа, заводчик, коммерсант, купец второй гильдии, мог.
Что же касается аттестации «абсолютно культурная женщина», то здесь, каемся, задала авторша нам шараду. Когда про человека говорят просто, что он культурный, тоже приходится немало ломать голову, а как, собственно, следует понимать это. Когда же говорят, что он не просто культурный, а «абсолютно культурный», и прилагают биографическую справку — учительница музыки, дала детям образование — то, ей-богу, и вовсе столбняк находит.
Сергей Маковский, слов нет, мемуарист желчный, достаточно почитать его «портреты» — книгу о современниках, людях искусства. Но человек он, бесспорно, честный. Кроме того, повторяем, был он привязан к Осипу: «Я любил его слушать. Вообще любил его». Утверждать, что из каких-то таких соображений щелкопера Маковский рисовал Осину маму «еврейской торговкой», это, право, возводить на человека напраслину.
Да и, скажите на милость, почему «еврейской торговкой»? Потому лишь, что она говорила о кожевенном деле своего мужа, Осина отца? Или потому, что она уселась в редакторском кабинете и требовала немедленного ответа насчет таланта, есть он у ее сына или нет его? Никто не спорит, это не образец куртуазности, воспитанницы института благородных девиц вели себя по-другому. Но ведь она, мать Оси Мандельштама, жена курляндского еврея-кожевенника, и не была из этих, из благородных, а была она, хоть и овладевшая русской речью, в первом поколении — вильненской еврейкой. И чему же удивляться, что русский человек, сын академика, племянник президента Академии художеств, такой и воспринимал ее: вильненской еврейкой. А сына ее — еврейским шлимазлом.
Ведь именно тогда нарекли Осю «Зинаидин жиденок». В своем дневнике Блок сделал запись про Мандельштама, который хоть и артист, но жид. Если угодно, можно и другой акцент сделать: хоть и жид, но артист. Как, однако, не переставлять — без жида не обойтись. После революции уже, рассказывает Гиппиус, Блок требовал: всех жидов перевешать!
Сокрушался насчет жидов и другой тогдашний корифей, отец русского символизма, Валерий Брюсов. Хоть и состоя в свойстве с евреями, через сестру свою Лидию Яковлевну, которая замужем была за московским литератором Самуилом Викторовичем Кисейным, выступавшим под псевдонимом Муни, он говорил про себя поэту Владиславу Ходасевичу: «Поляки — антисемиты куда более последовательные, чем я». После Октября Брюсов объяснял своим литературным и окололитературным адъютантам, что теперь «нами жиды будут править». Тут нечего себя обманывать: без жида даже в избранной компании петербургских и московских парнасцев не обходилось. Так что все, в общем, в норме: Осипа Мандельштама воспринимали правильно — как еврея. А как, собственно, еще должны были его воспринимать?
