— Ваш брат Василий Мусимович воевал против фашистов на Балтийском флоте!
— Постой-ка… а почему ты так думаешь?
— Помните, вы показывали нам с Кестюком фотокарточку Василия Мусимовича? Тогда мы к ней не успели приглядеться. А когда пришли кормить ваших кур, всмотрелись получше. И знаете, что написано на бескозырке Василия Мусимовича? «Балтийский флот»! Все буквы хорошо видны!
— Во-он как! — Акулина Мусимовна попыталась поднять подушки повыше. — А я все время думала, что Вася был на Черном море. Да и то сказать — не любил он вспоминать о войне…
— А вы знаете, Акулина Мусимовна, ведь Балтийское море рядышком с Польшей. Вот мы и подумали, что Василий Мусимович вполне мог попасть к польским партизанам.
Акулина Мусимовна задумалась.
— Я вам снова то письмо на чувашском языке принес, Акулина Мусимовна, — продолжил Никон. — Посмотрите еще раз — может, его все-таки брат написал, а?
— Ну, дай-ка тогда. Пригляжусь…
Оказывается, не зря предупреждала сестра, что больной нельзя разговаривать долго. Рука, в которой Акулина Мусимовна держала письмо, заметно дрожала. Но старушка все равно несколько раз просмотрела письмо от начала до конца. Потом подняла глаза на Никона:
— Нет, не похоже, что он писал…
— Совсем не похоже? — чувствуя, что надежды рушатся, тихо спросил Никон.
— Нет, это не Васина рука. Да и… писали-то к отцу, а наш отец умер, когда мы с Васей совсем маленькими были. Нас дедушка с бабушкой вырастили… Так и расскажи своим товарищам. Не может такого быть, чтобы Вася ни разу не проговорился, что ходил в партизанах…
Мать Никона, выйдя из больницы, сразу пошла на работу, в свое ателье. Никон же сел в автобус и сошел на остановке, которая была как раз перед домом Акулины Мусимовны. Он решил дать ее курам крупы сейчас же, чтобы потом не бегать еще раз. Заскочив в чулан за крупой, он оставил дверь открытой, и, когда выходил обратно, курица и петух уже забрались в сени. Курица, отчаянно закудахтав, взлетела и села на полку, прибитую к дощатой стенке чулана. Никон махнул рукой, чтобы спугнуть ее, — та и не подумала податься в открытую настежь дверь, а закудахтала еще отчаяннее и, громко хлопая крыльями, исчезла на чердаке. Никон решил, что она, успокоившись, спрыгнет оттуда сама, вышел во двор и насыпал остальным курам крупы. Но беглянка, продолжая кудахтать, забилась, видно, в самый дальний угол чердака. Никону ничего не оставалось, как самому подняться туда по приставной лестнице.
